Виктор Алексеев - Соперник Византии

По прибытии домой Цимисхий призвал к себе своих друзей Михаила Вурца и Льва Педиасима и в запертой комнате обсуждал план убийства Никифора Фоки. Это был десятый день декабря.

Никифор Фока присутствовал на всех службах в Софийском соборе. Во время песнопений один придворный клирик подал императору записку. Другие говорят, что Никифор, как всегда, стоял в парикептике и наблюдал сквозь щелку занавески за священниками и диаконами, о которых ему сообщили, что они получают деньги в руки, вместо того, чтобы отдать на пожертвование церкви, и видел, как в алтаре на почетном своем кресле сидел патриарх Полиэвкт, как за спиной у него сквозь щель в двери протянулась рука с запиской. Император взял бумажку, отворил дверь, но уже никого не увидел. Он развернул бумажку и прочитал: «Да будет тебе известно, царь, что в сию ночь тебе ужасная смерть готовится. Это истина! Прикажи осмотреть гинеконит: там найдут людей вооруженных, которые убьют тебя». Прочитав эту записку, Никифор приказал постельничему Михаилу сделать тщательный осмотр для отыскания людей. Но постельничий, от страха ли перед царицей или по своей медлительности или глупости, оставил без всякого обыска ту комнату, в которой скрывались злодеи, - так писал историк и биограф Никифора Лев Диаякон. Скилица же, историк, добавляет, что Никифор передал записку своему брату Льву, чтобы он как можно скорее явился с вооруженными людьми. Но, когда Лев получил письмо, он был занят игрою в кости, которую он очень любил и, не прочитав письмо, бросил его на свою постель. Как скоро наступила ночь, царица пришла к императору и начала рассказывать ему о красивых невестах, недавно прибывших из Болгарии.

- Я пойду, - сказала она, - принимать их, потом возвращусь к тебе, пусть спальня будет отворена, не запирай ее теперь. Когда я возвращусь, то запру сама, - сказав это, она вышла.

Император не засыпал целую смену ночной стражи, молился Богу и размышлял о Святом Писании. Когда начало его клонить ко сну, он расположился на полу на барсовой шкуре перед святыми иконами Спасителя, Богоматери и Крестителя.

Скрытые царицей воины из темной комнаты перебрались на дворцовую кровлю, ожидая прибытия Иоанна Цимисхия. Часы показывали уже пятый час ночи. Дул резкий северный ветер, и шел обильный снег. Иоанн со своими единомышленниками плыл на небольшой лодке близ берега и, подошедши под дворец, пристал к берегу, к месту, называемому Вукалеон, где стоял каменный лев, терзающий быка. С ним были патри-кий Михаил Вурца, недовольный Никифором по безрассудной ненависти из-за взятия Антиохии, таксиарх Лев Валан-тий и Федор Черный, прозванный так по цвету кожи, и еще двое. Они свистом дали знать о себе стоявшим на дворцовой кровле. Спустив с кровли на веревках корзину, они перетащили сперва всех по одному и, наконец, самого Цимисхия. Таким образом дошли до конца дворца без всякой опасности, потому что впереди шла Феофано. Обнажив мечи, без страха ворвавшись в царскую спальню, они подбежали к обычному ложу, но, видя, что там никого нет, оцепенели от страха, думая, что их заговор раскрыт и попадись в засаду. В отчаянии они хотели броситься в море, но один евнух, гадкий и дерзкий человек из гинеконита, повел их и указал, где лежит император. Царь крепко спал и не почувствовал прихода злоумышленников. Тогда они окружили его, Цимисхий ударил Никифора ногой в лицо, остальные стали попирать ногами. Тот проснулся, приподнялся на локте, и в это время Лев Валан-тий сильно ударил его мечом в голову, в самую бровь, пробив кость, но не коснувшись мозга. От удара Никифор затрясся душой и телом. Чувствуя страшную боль от раны и плавая в крови, он взывал громким голосом: «Спаси, Богородица!»

Иоанн сел на царское ложе и приказал притащить Никифора к себе. Император был растянут на полу, так как он не мог встать на колено от потери своей геройской силы. Цимисхий грозно спросил его: «Скажи мне, безумнейший и жестокий тиран, не через меня ли ты вошел на римский престол и получил верховную власть? Ничтожество! Как осмелился ты, увлеченный завистью и безумием, забыть благодеяния и лишить меня моего благополучия, начальства над войсками и выслать в деревню. Меня, человека знатного, храброго более тебя самого и страшного для войск неприятельских, как какого-то подлого преступника. Никто теперь не освободит тебя из моих рук. Говори, если можешь что-нибудь сказать в свое оправдание!»

Никифор, едва дыша и не имея никакого защитника, повторял только: «Господи! Помилуй и спаси, Богородица!»