Олег Михайлов - Громовой пролети струей. Державин

— Дерись! А ежели он тебя убьёт, то я знаю, как ему отомщу!..

Равномерно ходит взад и вперёд медный маятник больших кабинетных часов. Державин в халате наопашку сидит за столом, хотя било уже три пополуночи. В руке замерло перо, а взгляд устремлён куда-то вдаль, мимо обитых ситцем стен, мимо лепного потолка, мимо полок с книгами.

Медленно ходит маятник, словно меч, отсекая каждым взмахом чьи-то жизни, приближая последний час каждого живущего. Ибо нет бывших мертвецов, но будущие — все. Безмятежно спит наверху в спаленке драгоценная, любимая Катюня. Но и ей неминуемо должен прийти черёд. И когда? Бог весть!

Медным гулким звоном куранты отметили перечасье, и вновь мёртвая тишина в доме. Крупные косые строки ложатся на чистый лист:

Никто на свете сем не минует роковой чаши. Перед смертью равны все и все одинаки — и смерд, и царь, и нищий, и фогач. Самая природа подчиняется бегу времени, а значит, и смерти.

Поутру Степан Васильевич Перфильев приехал к Державину, чтобы сказать; «Мещёрский приказал долго жить». И вот поэт в роскошном особняке, в знакомой зале, где вместо пиршественных столов покоится в богатом, повапленном ковчеге то, что было ещё недавно князем Мещёрским. Богач, весельчак, знаток изысканных кушаний и тонких вин, любитель всех утех жизни, он, верно, почитал себя бессмертным. Как а большинство людей!

Что земные радости, коли ты обречён? Всё, всё проходит! Будешь вспоминать, как о воде протёкшей, свою жизнь. Слава, богатство, любовь — всё губит смерть, всё никнет перед вечностию!

Поэт вздрогнул; он услыхал жалобный и протяжный голос, являющий болезнь или скорбь.

— Ганюшка, милый! — В длинной ночной сорочке, с тельником на шее, порасхлипавшись, говорила ему Катюня. — Ты ещё не спишь! А мне толь дурной сон привиделся... Лоснилось, что недолго проживу... Страшно стало, спасу нет. Стала тебя искать и не нашла...

Он вытирал слёзы с любимого лица, гладил густые тёмные кудри, целовал её шею и плечи.

Нет, надо жить, не сетовать на неизбежность смерти. Верить в разумный смысл жизни, в высшее её оправдание и радоваться тому, что она дана тебе!

«Слыхал я, сказал юноша, толкование розы без шипов, которая

не колется, от нашего учителя; сей цветок не что иное значит, как

добродетель: иные думают достигнуть косыми дорогами, но никто

не достигнет окромя прямою дорогою...»

один из присутственных майских дней 1783-го года, когда Державин по обыкновению обедывал у своего начальника, слуга сообщил, что в прихожей его дожидается почтальон с письмом. Не выказав удивления, поэт принял большой свёрток бумаги с надписью: «Из Оренбурга, от царевны киргизкайсацкой Державину». Открыв печать, Державин нашёл в свёртке богатую табакерку с бриллиантовой осыпью и в ней пятьсот червонных. Чтобы не дать подозрения о взятках, решил он показать сей драгоценный подарок генерал-прокурору.

— Что ещё за дары от киргизцев? — сердито проскрипел Вяземский.

— Ваше сиятельство, — со значением произнёс Васильев, — примечайте: табакерка-то последней французской работы.

Скрипунчик Вяземский смекнул, откуда подарок, и сменил гнев на милость: