Олег Михайлов - Громовой пролети струей. Державин

А как свидетелей-очевидцев не оказалось, пришлось отправить его обратно в караул.

Знать, крючки судейские спокон веку жестокосерды были. Спомнилось ему, как, оставшись после смерти отца сиротою на двенадцатом году, терпел он с матерью и младшим братом всякие притеснения и лишения от соседей, отнявших у них лучшие земли, понастроивших там мельниц и потопивших их луга. А как входили они с ними в тяжбу, то в приказах сильная рука всегда перемогала. Да бедному везде бедно! Чтоб хоть какое-нибудь отыскать правосудие, должна была мать с малыми своими сыновьями по нескольку часов простаивать в передних у судей. Но те, выходя, не хотели её даже порядочно выслушать, а с холодной безжалостностию проходили мимо. Нет, никогда не изгладятся в его памяти слёзы и страдания матери от сего кривосудия!..

Так всё-таки где правда, где вышний суд и воздаяние? До какой подлости и худобы доведён самый род его! А ведь Державины не самые худые дворяне на Руси! Предок его — мурза Багрим выехал служить из Большой Орды при державе великого князя Василья Васильевича [13] ...при державе великого князя Василия Васильевича... — Василий II Тёмный (1415—1462), сын Василия I, великий князь Московский с 1425 г. В 1446 г. был взят татарами в плен и ослеплён. , который самолично и окрестил его в православную христианскую веру. Вотчин у него было не счесть — во Владимире, в Суздали, в Переяславле, в Юрьеве Польском, в Новгороде, в Нижнем... От Багрима, окрещённого Ильёй, пошли дети — Дмитрий Нарбек, Акинф, Юрья, Тегль, а от Дмитрия Ильина сына Нарбекова — Назарий, Алексей, Держава. Этот последний и был родоначальником их фамилии.

Что ж с того богатства осталось?

Дед Державина, Девята Иванов, пока силы были, служил верой и правдой России и Петру Великому, ходил в Крымские походы [14] ...ходил в Крымские походы... — Крымские походы русских войск против Крымского ханства происходили в 1687 и 1689 гг. Окончились неудачей. : в первом с боярином Долгоруковым, во втором — с Шереметьевым, был и против башкирцев, и против донских казаков, нёс исправно службу в Казани, о чём «безо всякого закрытия и фальши» сообщал императору Петру Алексеевичу в 722-м году. Четверо его сыновей, а среди них и отец Гаврилы, состояли в российской армии: Иван в Преображенском полку в солдатах с 713-го году, да Иван меньшой в морском флоте с 715-го году мичманом, да Роман, коей определён в полк в солдаты с 722-го году, а потом пришёл черёд и четвёртого — Василия.

Но жаловался государю Девята Державин: «А когда я стал стар и дряхл и глазами худо вижу и скорбен главною и внутреннею болезнью, то впал в бедность. Оклада на мне денежного не положено. Сын Потап 8 лет в доме увечен, глух и дряхл. Жительство имею в Казанском уезде в деревне Кармачах».

Истинно, молвить стыдно — имел в ней Девята Иванович только свой двор, да крестьян три двора, а людей семь душ: в том числе два недоросля, да бобыльский один двор, и у помещика жили за скудостию сын крестьянский да два недоросля... Нет, до бога высоко, до царя далеко!..

Сбродный люд в каморе меж тем болтал разное: беглые всё больше сетовали на тяжкие подати, на лютующих помещиков и старост, на нестерпимую голодуху.

— С весны починаем в мучицу пелы да солому подмешивать, а иные едят лист липовый и кору берёзовую толчёную, отчего происходят многие болезни, даже до умертвия, — обыденно рассказывал мужичонка с всклокоченной бородой.

В другом углу гнусаво гудел густобородый верзила в донельзя драном чекмене:

— ...Потому как покушался довесть до сведения нашей матушки царицы о беззакониях, творимых у нас на Яике... Жалованье повсеместно удерживают и всяко самовольничают: старые права и обычаи рыбной ловли уничтожают. В багренье, да в севрюжье рыболовство, да в осеннюю плавню половину улова забирают себе. Нам то не любо...

— Так тебе, ослопина, и надо! — насмешливо отозвался кто-то из темноты. — Глядишь, скоро всё отымут: ни севрюжки, ни жёнки собственной не попробуешь — будешь холоп холопом!

— ...Генерал Черепов с командою многих побил, а иных повесил, прочих же сёк нещадным или простым кнутом, — продолжал уныло гудеть казак. — Им веселие, а нам отягощение и разорение...

— Эх вы, а ещё вольными казаками прозываетесь, — снова послышался насмешливый голос. — Что же тогда нам, подъяремным, делать прикажешь?