Итак, с этими непристойными песнями в ушах в течение четырёх дней я изображал из себя бога на Земле. Я ясно помню галльский триумф, потому что нам так долго пришлось ждать его, но и остальные три триумфа прошли великолепно. Пожалуй, египетский триумф стал самым пышным. На него приехала сама Клеопатра со своим мужем-мальчиком. Она помогла мне придумать много живых картинок для триумфальной процессии, но с особым восхищением Клеопатра наблюдала за тем, как её сестра Арсиноя в цепях шла впереди группы пленников. И во время триумфа, и в течение последних нескольких месяцев Клеопатра (я завтра должен буду увидеть её) вела себя не просто по-царски, но и как хорошо воспитанная женщина. Мои партнёры по партии Антоний и Долабелла, к примеру, явно увлеклись ей и домогались её любви, не прочь были сделать это и многие из старых сенаторов, о которых можно с уверенностью сказать, что они уже вышли из того возраста, когда страстно любят женщин. В тот год четырёх триумфов и позднее она проявляла сильное желание каким-либо способом узаконить своего сына Цезариона. И несколько очарованных ею сенаторов выдвинули предложение, согласно которому мне предоставлялось законное право иметь не одну жену «для рождения наследников», как весьма затейливо выразились в том постановлении сенаторы. Но мне в то время совсем ни к чему было привлекать к себе внимание общественности по такому поводу. И потом, я не мог взять Клеопатру, как она того, возможно, хотела, с собой в Парфию. Это могло бы только ослабить мою активность в качестве полководца и приостановить реорганизацию в Египте, которая столь необходима, ибо этот регион как экономически, так и стратегически имел огромное значение для нас.
Во время египетского триумфа о судьбе Помпея, естественно, не упоминалось, только были выставлены на обозрение публики большие картины, изображавшие казнь его убийц, Потина и Ахиллы. Триумф по случаю поражения римских граждан невозможен, поэтому о грандиознейшей битве при Фарсале помалкивали. Во время азиатского триумфа особенно подчёркивалось, что Фарнак — сын Митридата Великого, организатора стольких кровопролитных сражений против римлян на Востоке, а о том, что Фарнак — союзник Помпея, забыли. Даже в африканском триумфе в качестве нашего основного врага выступал царь Юба, хотя тут уж невозможно было делать вид, что римские войска не сражались на его стороне. Были ещё картины, отражавшие самоубийства Сципиона, Катона и других. Эти экспозиции, насколько мне известно, шокировали многих. А я считал, что те римляне, кто сражался против меня в Африке, потеряли всякое право на уважение, приличествующее любому римскому гражданину. Они вступили в союз с иноземным царём, обещав ему отдать во владение часть нашей империи только ради того, чтобы продолжить уже проигранную войну. Даже когда праздновался этот триумф, оставшиеся в живых члены их партии, Лабиен и сыновья Помпея, укрепляли свои позиции в Испании и настолько преуспели в своих начинаниях, что я стал подумывать о том, что мне самому придётся снова сражаться на этом полуострове. Там у меня действовали войска под командованием Фабия, который не единожды проявлял свои способности полководца, и моего племянника Педия, очень компетентного командира. Но оба они не справлялись с возникшими проблемами. Я знал, что Лабиен, пока жив, будет оставаться моим смертельным врагом, и решил, когда закончится этот год триумфов, сам покончить со всем этим.
Как и положено, за триумфами начались самые разнообразные празднества. Одно представление следовало за другим, так что я сам не могу вспомнить, в каком порядке всё это происходило. Даже Красс, если бы он остался жив, был бы удивлён роскошью пиршества, которое я организовал для всего населения Рима. Двадцать две тысячи обеденных столов были накрыты на всех улицах и площадях; продукты и вина доставлялись самого лучшего качества. В ту ночь я возвращался домой в сопровождении многочисленных толп восхищенных и опьянённых граждан, которые следовали за мной между двумя рядами слонов. На слонах восседали люди в африканских одеждах и держали в руках огромные факелы. Эти пылающие факелы на фоне животных и усыпанного звёздами тёмного неба глубоко запали мне в душу. Мне захотелось, чтобы была жива моя мать, которая всегда верила в моё высокое предназначение, и стала свидетельницей этого зрелища, хотя она наверняка ругала бы меня за моё расточительство.
Затем состоялись денежные вознаграждения моим солдатам, центурионам и полководцам. Каждый получил гораздо больше, чем я обещал, и больше, чем он сам надеялся получить. Потом я раздавал по небольшой сумме всем гражданам Рима. Я также собирался исправить списки малоимущих, урезав наполовину число тех, кому полагалась бесплатная выдача зерна. Эта мера облегчила бы государству бремя льгот и поощрила бы многих на эмиграцию в новые колонии, которые я собирался организовать. Но в те дни я хотел, чтобы каждый получил веселья и наслаждения больше, чем он даже мог себе представить. В честь открытия нового форума Юлия, базилики и храма моей прародительницы Венеры было сыграно много пьес, постановок с дикими животными и проведены спортивные состязания. Я спешил. Многие новые здания открывались ещё до окончательного их завершения. Например, я поместил в храме Венеры ещё не оконченную статую Клеопатры. Но искусство художника уже явило всем замечательную красоту египтянки.
Читать дальше