Василий Панкратов - С царём в Тобольске

Первые молчаливо провожали глазами своих бывших повелителей. Тоболячки же громко оценивали наружность, костюмы, походки.

— Только наследник похож на императрицу, — говорили одни. Из дочерей ни одна не похожа ни на него, ни на ее; — говорили другие. — Какие роскошные воротники-то у них на кофточках Черно-бурые лисицы. А ожерелье-то у этой дочери, поди, Триллионы стоит, болтали бабы. — А это комиссар идет… Говорят, долго где-то в тюрьме сидел еще при отце Николая II, — раздалось и по моему адресу.

Наконец мы в церкви. Николай и его семья заняли место справа, выстроившись в обычную шеренгу, свита ближе к середине. Все начали креститься, а Александра Федоровна встала на колени, ее примеру последовали дочери и сам Николай.

Началась служба. Подходит ко мне офицер и сообщает, что некоторые из тоболяков и гоболячек настойчиво просятся в церковь. Выхожу.

— Господин комиссар, почему нас солдаты не пропускают в церковь? — спрашивает почтенная тоболячка.

— Посмотреть бы нам только императора и царицу с детьми…

— Простите, гражданка, они сюда пришли не на смотрины, не ради вашего любопытства, — отвечаю настойчивой тоболячке.

— Мы к обедне пришли, хотим помолиться… — говорит какая-то молодая особа.

— Для вас в свое время будет обедня. — Мои слова мало убеждают тобольских граждан, пришлось заявить категоричнее, что в церковь во время пребывания в ней бывшей царской семьи никто из посторонних допущен быть не может и все просьбы совершенно напрасны. Напоминаю стрелкам, караулившим вход в храм, чтобы никого не пропускали. Публика ворчит, недовольна.

— Граждане, неужели вы не понимаете, что не могу же я устраивать для вас зрелище в храме. Не могу водить бывшую царскую семью вам напоказ…

С этими словами возвращаюсь в церковь. После службы вся семья получает по просфоре, которые они всегда почему-то передавали своим служащим. Перед уходом из церкви Николай II стал осматривать живопись на стенах.

— Этот храм не самый старый здесь? — спросил он.

— Старинные церкви находятся в нагорной части города, — отвечаю ему. Самая старинная, кажется, Ильинская церковь. — Наш разговор в церкви на этом должен был прерваться: надо было освободить церковь для прихожан. Обедня для них служилась после нашей.

Через несколько дней бывший царь опять обратился ко мне с просьбой разрешить ему с семьею пойти за город и осмотреть город.

— Весьма охотно бы это сделал, если бы имел разрешение от Временного правительства. Кроме того, есть еще и другие мотивы.

Вы боитесь, что я убегу? — перебивает меня Николай Александрович.

— Этого меньше всего, — возражаю ему: — Я уверен, что вы и попытки такой не сделаете. Есть нечто другое. Вы читаете газеты?

Что же в них? Я ничего не заметил, — недоумевая ответил Николай Александрович.

Мне хотелось сказать ему, что даже его юные дочери и те обратили внимание па газетные утки о побеге, о его разводе с Алисой и женитьбе на какой-то другой особе, о переводе в Аболакский монастырь и др. Все эти ложные сообщения будоражили население, особенно ту часть его, которая была настроена враждебно и недовольна таким гуманным заключением бывшего царя в губернаторском доме. Ко мне сыпались с разных концов запросы, особенно из действующей армии, от Омского областкома, с которым, кстати сказать, я не имел никаких дел. Керенскому же я телеграфировал еженедельно два раза обо всем происходящем и просил принять меры против газетного вранья. Надо сказать, что ни одна мера не достигла цели. Пока появится опровержение, газетные выдумки успеют облететь всю Россию и даже весь фронт. От последнего неоднократно приходили по моему адресу даже угрозы «пришлем дивизию для расправы с комиссаром, с отрядом и самой царской семьей. Комиссар распустил все. Мы поучим его…» и т. п. Воображаю, что получилось бы, если бы я, не ожидая разрешения Временного правительства, вздумал повести пленников гулять за город или по городу. Без уличных скандалов, конечно, не обошлись бы эти прогулки. Дело в том, что в это время в местном рабочем клубе некоторыми его членами велась определенная политика против меня и против отряда, о котором распускали слухи, что он «ненадежен», и пустили даже в обращение идею: бывшего царя с семьей надо свести на положение простого уголовного и переселить в тюрьму. Некоторые из солдат нашего отряда готовы были поддержать эту идею, но задевало их и оскорбляло то, что отряд называли ненадежным. Клубисты изо всех сил старались через «Рабочий клуб» враждебно настраивать тобольское население. При такой обстановке нечего было и думать о прогулках за город. Сообщать обо всем этом бывшему царю не приходилось. Он остался очень огорчен и спросил: