Видно было, что совет рыцаря Урдюя Пэты пришёлся по вкусу Берке. Однако он молчал. Тогда, чтобы усилить в нём гнев против Александра, рыцарь добавил:
— Братья-рыцари уведомляют меня, что Александр поднимал на тебя грузин.
Лицо Берке сразу покрылось синеватыми пятнами — от гнева.
Казалось, ещё мгновение — и старый хан даст соизволение ослепить Александра. И всё же предостережения Огелая взяли в нём верх.
— Нет, Урдюй, — ответил он со вздохом, — нельзя этого сделать над Александром: это дурно отразится на готовности всех прочих подвластных нам царей и князей приезжать к нам в Орду. Все станут страшиться, что их в нашей благословенной Орде также может постигнуть немилость и внезапная казнь.
Рыцаря не смутил ответ хана.
— Тогда, — сказал сэр Урдюй Пэта, — возьми пример с твоей мудрой бабки — Туракины. Она отравила князя Ярослава медленным ядом, подсыпав его в прощальную чашу вина. Это была чаша почёта — он обязан был её принять. А умер он, как ты хорошо знаешь, через шесть дней после выезда из Большой Орды. И вот гостеприимство осталось ничем не запятнанным…
Надвигалась глубокая осень. Шли беспрерывные дожди. Вся степь смолкла и потемнела. Берке поворотил свои кочевые орды к Волге — на зимовку.
Но Александра всё ещё не отпускали. Правда, ему не мешали в своём отдельном русском стане принимать гонцов из Владимира и Новгорода и вообще управлять княжествами, ему подвластными. Ему не запрещали выезжать на соколиную охоту в окрестные степи, причём никто из татар в это время не надзирал за Александром. Кругом на десятки вёрст были только свои, русские, и все — на лихих конях.
И вот однажды, когда выехали на соколиную охоту, Григорий Настасьин стал умолять Невского бежать из Орды.
— Александр Ярославич! — взмолился он и голосом и взором, полным слёз. — Погубят они тебя здесь! Беги! Коней у нас много. Кони — сильные. Пока татары хватятся нас, а мы уж далеко будем. Ведь тебя же и народ весь заждался! Бежать надо, Александр Ярославич, бежать!…
— Замолчи! — пылая гневом, закричал на него Александр и резко остановил коня. (Остановил и Настасьин. Они были вдвоём с князем: свита ехала в отдалении.) — И никогда не смей оскорблять и гневать меня такими речами, — продолжал Невский. — Чтобы я бежал? Да они и преследовать меня не станут, татары! Они только этого и ждут. Ещё след коня моего не остынет, а уж триста тысяч этих дьяволов снова начнут резню на Владимирщине… Нет, наводить поганых на землю русскую, на народ свой, не стану… Да что я с тобой говорю про это! — всё ещё гневно воскликнул князь. — Не твоего ума дело! Знай своё. Ты — врач, ну и врачуй!
Но юношу не запугал гнев князя.
Настасьин обуреваем был страшными подозрениями: он, как врач, стал замечать в лице Александра Ярославича признаки, по которым определил, что татары медленно отравляют его.
— Прости, государь! — возразил Настасьин. — Потому и осмелился заговорить с тобой, что ведь врач я… Знал заранее, что огневаешься, но я должен сказать тебе.
Невский пристально глянул на своего лейб-медика, [15] Л е й б-м е д и к — придворный врач.
на друга души своей:
— Что худого случилось? Говори!
— Помнишь, государь, — начал Настасьин, — как-то я сказал тебе, что у тебя под глазами опух стал делаться?
— Помню, помню… Так ведь и прошло всё: попил твоих травок каких-то, и как рукой сняло. Должно быть, поясницу простудил на ветру: эти кибитки ихние проклятые…
— Нет, государь, то не простуда была: яд они начали подсыпать тебе в пищу…
Александр Ярославич вздрогнул. Нахмурился. А затем сказал спокойно и презрительно:
— Весьма возможно. Это у них, у татар, в ходу. Ведь знаешь сам: родителя моего покойного зельем опоили в Большой Орде. Теперь за меня принялись… А ведь и как тут убережёшься? Кумысничать-то с ними то и дело приходится, — продолжал Александр. — То у князя Егу, то у князя Чухурху у того, у другого: без этого в Орде русскому князю нельзя и дня прожить.
— Эх, Александр Ярославич… — удручённым голосом произнёс Настасьин.
Оба задумались.
— Ну, а что делать будем, Григорий? — спросил Невский.
— Государь, ты должен дать обещание, — умоляюще произнёс Настасьин, что ежедневно, и утром и на ночь, будешь принимать из моих рук противоядие. Оно, — пояснил Григорий, — способно уничтожить многие яды!
Затем условились, что если Александра Ярославича позовут на пир к кому-либо из татарских вельмож и придётся поехать к ним, то чтобы всякий раз перед выездом князь принимал из рук своего врача чёрный предохранительный порошок и выпивал болтушку из сырого яичного белка.
Читать дальше