Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария

Когда на правое крыло пехоты крепко насели конные гоплиты, Притыка ринулся туда со своими конными Кимрами. Вражьи воины, едва скрестив с ними копья и мечи, подались назад с возгласами «Икмор, Икмор…», так они по-своему переиначили прозвище темника. Притыка как нож в масло стал входить в строй железных гоплитов и не заметил, как те же гоплиты двумя клиньями принялись отсекать его от основной конницы. Когда темник понял, что попал в хорошо расставленную западню, он закричал своим громовым гласом содругам, чтобы пробивались назад, но было уже поздно. Одна часть железных катафрактов окружила их плотным коло, а другая, соединив клинья, навалилась на оставшихся без темника россов. Сеча была жестокой. Зажатый в железном коло Притыка рубился, как никогда, без устали крушил своим тяжёлым, но быстрым в его могучей руке мечом греков налево и направо. И тогда сквозь свалку к нему пробился равный ему по силе греческий богатырь по имени Анемас в окружении нескольких «Бессмертных». В мелькании булатных клинков уже было не разобрать, чей меч первым достал руса. Он стал терять силы, и Анемас, изловчившись, в один миг отделил голову раненого богатыря от тела.

– Икмор пал! – в приступе восторга возликовали греки, уже не чаявшие одолеть могучего воина.

А верные «кимры», всё ещё не веря возгласам греков, пытались пробиться к своему темнику. Когда им это удалось, и они узрели распластанное на нескольких телах катафрактов обезглавленное тело Притыки, взлютовали русы и ринулись на греков так, что те стали быстро отходить. «Морская конница» бросилась было за ними, но турьи рога по княжеской команде заставили всадников вернуться, чтобы они не оказались в западне, как их темник. Святослав понимал, что тесные места вокруг Доростола благоприятствуют его малочисленному войску, и вовремя разгадал замысел императора заманить противника на обширное поле притворным бегством. Потому сия хитрость Цимисхеса не имела успеха: ночь развела войска без чьей-либо победы.

И снова непредсказуемые скифы удивили византийцев. Они, против ожидания, не вернулись в крепость, а принялись при яркой полной луне собирать и сжигать тела своих павших.

– Эти дьяволы неутомимы, – в суеверном страхе рёк один гоплитарх другому, – после такой битвы, когда наши воины едва стоят на ногах, эти варвары даже не думают укрыться в крепости и отоспаться.

Встревоженные керкиты в византийском лагере всю ночь ощущали сильнейший запах горящей плоти. Прикрывая платами носы, они сегодня даже не думали дремать, всё время ожидая нападения этих непонятных варваров. Кроме осаждённых и ночной стражи ромеев, не спали в эту ночь и военачальники ромеев. Опытные стратеги, они понимали, что завтра будет ещё более страшная сеча.

– Теперь и я верю, что эти северные скифы в самом деле дети легендарного Ахилла, – проговорил в тяжком раздумье Варда Склир. – Тот тоже славился своей невероятной силой, выносливостью и такой же жестокостью, как они. – Он кивнул в сторону дымящихся костров смерти.

– Невероятно, они ведут себя так, как будто нас вообще нет здесь! – с опаской и тревогой добавил своим женским голосом паракимомен Василий. – Видели, они топят в Дунае оставшихся петухов и даже младенцев, чтоб умилостивить своих жестоких богов!

– Когда человек решил умереть, то для него в самом деле уже нет противников, – прогудел мелиарх Седоний.

И всех троих посетила одна и та же простая, но страшная мысль, что сих варваров можно убить, но нельзя победить. Но, умирая, они будут сражаться, как одержимые дьяволом, и унесут с собой столько лучших воинов…

– Я, пожалуй, пойду к императору, – встал с места патрикий. – Наши трапезиты иногда тоже дают дельные советы, и случай с Икмором это показал.

Когда были собраны и сожжены все тела погибших, Святослав сел, прислонившись спиной к израненному стрелами и камнями, но ещё живому дереву. Прошлой ночью в коротком тревожном сне ему приснилась Овсена. Привиделось, что плавает она лебедем по тихому озеру, а потом вдруг взмахнула крылами, кликнула страшным голосом, превратилась в Овсену и побежала прямо по воде босыми ногами. А вода стекала с её рук-крыльев и превращалась в кровь. Подбежала она, бросилась на шею радостно, а князь увидел, что она закровавила его белую епанчу и рубаху. Дёрнулся, чтоб от неё отстраниться, и проснулся. Сердце гулко билось, в висках стучало. Ещё тогда Святослав подумал, что сон недаром приснился, Овсена о чём-то упредить хотела. А теперь понял – то был вещий сон о смерти Притыки. И как только он стал думать о верном темнике – втором погибшем из неразлучной троицы, кой только что унёсся с погребальным дымом в вечное войско Перуново, – вошла в сердце князя такая жаль острая и тоска лютая, что стало ему трудно дышать. Прохудилось, видно, от той боли и усталости нечеловеческой заклятие отца Черниги, и князь громко застонал.