Валерий Кормилицын - Держава том 4

– Вы бы прожевали вначале, сударик, а потом уж читали, – сделала замечание соседу супруга начальника, – а то всю скатёрку заплевали, – услышали стук в окно, затем в дверь.

– Кого ещё нелёгкая несёт? – тоже с туго набитым ртом пробубнил начальник, окончательно рассердив супругу.

– Там какой-то господин буйный вас спрашивает, – недовольно глядя на хозяйку и вытирая руки несвежим фартуком, доложила служанка.

– Проси! – в пику жене велел немного выпивший супруг.

– Извините ради бога, – прижал руки к груди вошедший, вернее даже, вбежавший, средних лет мужчина со слезящимися глазами. – Господа, я доктор Льва Николаевича Толстого. Писатель следует этим поездом. Он болен и его жизнь в опасности.

Изо рта потрясённого начальника станции, который попытался что-то произнести, раздалось невнятное клокотание, закончившееся кашлем.

Не услышав ответа, взволнованный Маковицкий продолжил:

– У него высокая температура, частый пульс… Дальше ехать не в силах, – сжимал и разжимал перед грудью пальцы.

Немного пришедший в себя Озолин, раскрасневшийся и с таким же пульсом, как у его кумира – заболевшего писателя, вскочил со стула:

– Да… Я просто счастлив, – тоже стал сжимать и разжимать перед грудью пальцы. – Вы не так меня поняли… Хоть что-то сделать… Как-то услужить… Оказать любезность… Гостиницы у нас нет… Ведите Льва Николаевича сюда…

– Располагайтесь в этой половине дома, а мы перейдём в другую, – выручив мужа, внятным голосом произнесла его супруга. – Хотя у нас всё немудрёно и незатейливо, но постель свежей простынёй сейчас застелю и милости просим…

– Простите! Если это удобно. Иного выхода у нас нет…

– Удобно, удобно. Ну что вы, мужчины, какие растерянные. Иван Иванович, – строго глянула на мужа, – ступай, помоги графа довести.

У вагона уже собралась толпа, потому как кондуктор успел по секрету шепнуть торговавшей семечками бабе, что тут едет сам Толстой.

Хотя Россия и считалась неграмотной страной, но пришли даже рабочие из железнодорожного депо. Кто посмелее – заглядывали в окошко, мечтая увидеть писателя, и всю жизнь потом этим хвалиться.

– Лев Николаевич, комната найдена, – пробравшись сквозь толпу в вагон, обратился к Толстому доктор. – Начальник станции любезно предоставил своё помещение.

– Благодарю вас, – коснулась руки Озолина дочь писателя.

Обмирая одновременно от счастья и горя, Озолин бережно подхватил под руки тяжело дышащего старика, и вместе с доктором осторожно повел его по вагонному коридору к выходу.

– На руках, на руках надо нести. Сам не дойдёт, – раздались голоса.

Рабочие подняли графа и аккуратно, стараясь не сделать больно, понесли к пристанционному домику.

Лев Николаевич, когда его поставили на ноги, внимательно оглядел невзрачное одноэтажное строение с низкими окнами и, неожиданно для себя перекрестившись, шагнул внутрь.

Тяжёлая деревянная дверь громко захлопнулась за ним.

Ранним утром 7 ноября Льва Николаевича Толстого не стало.

Просто и тихо ушёл из жизни великий писатель, умерев так, как мечтал жить – среди простых людей в бедном доме «станционного смотрителя».

«Как в данном случае вести себя? – получив письменный доклад о смерти Толстого, размышлял император. – С одной стороны его смерть – большая русская утрата. С другой – он отлучён от церкви и согласно православным канонам и традициям государственная власть не должна воздавать ему посмертные почести. Придётся выбрать компромисс: не принимать участия в гражданских похоронах, но и не препятствовать тем, кто придёт на погребение», – взяв ручку и макнув перо в чернильницу, поставил на докладе помету: «Душевно сожалею о кончине великого писателя, воплотившего во времена расцвета своего дарования в творениях своих родные образы одной из славнейших годин русской жизни. Господь Бог да будет ему милостивым Судиёй».

Позже императору доложили, что в похоронах приняли участие несколько тысяч человек – в основном студенческая молодёжь.

«Последний приют у Льва Николаевича уютный, – закурил государь, размышляя о смерти. – Зелёный летом холм в цветах у Ясной Поляны. Судьба сподобила умереть графа в избушке богом забытой станции. Это же надо… Но хотя умер в избушке, похоронен при большом скоплении народа. В основном – студенчества. Его антипод, отец Иоанн Кронштадский тоже похоронен при огромном стечении людей. В основном – крестьян. Я-то, ясное дело, упокоюсь в Зимнем дворце Петербурга или в Александровском, Царского Села. Но вот придёт ли ко мне по велению сердца столько подданных, дабы отдать последний долг и проститься? Скорее всего – всё сведётся к традиционным протокольным похоронам. И кроме дочерей, сына и жены вряд ли кто хоть слезинку уронит… Лицемеры…» – вспомнил великих князей и ближайшее окружение.