Юрий Гребеньков - Кыштымские сказы

Когда каслинцы чугунным литьем начали мир удивлять, то негласными управителями кыштымских и каслинских заводов Зотовы оказались. Про их волчьи повадки много страшных рассказов в народной памяти осталось. Хотя Зотовы барский особняк в Кыштыме имели, но в каслинский завод тоже часто заглядывали. Прислуга в господском доме сплошь из каслинских девок была набрана. Как в березовый туесок — красная ягодка к ягодке. За особенности речи девок подбирали. Каслинцы каждое слово нараспев выговаривали. Да еще с чудными приставками. Бывало, выйдет мужик на крыльцо и поет хозяйке:

— Марфа! Чай ко-ро-ва-то пи-ла?..

Ну, а женка мастерового ему отвечает:

— Нет-ку-ля, ми-лок. Чай до полд-ня пить ра-но-ва-то.

У женщин да девушек голосочки помягче. Разговор напевный, для господских ушей насладительный. Вот и пристрастились Зотовы девок в свой барский дом увозить.

Ну, а для заводских дел им художники требовались. Мастера по чугунному узорочью.

Зотовские причандалы у проезжего купца крепостного Шитова купили. Вместе с женой и детьми. Мужика степенного, в художестве толк понимающего и не пьющего.

Предстал Шитов перед заводчиком. Тот художника оглядел и спрашивает:

— Как звать, холопская вошь?

Шитов на обидные слова и ухом не повел. Молвил спокойно, с достоинством: Шитов, дескать.

Зотов захохотал:

— Какой ты Шитов! Кто тебя шил? Что-то суровых ниток не видно! А красными я тебя обеспечу. Купец тебя продал, а я купил. Нарекаю тебя с нонешнего дня Купцовым.

Такая фамилия в Каслях и до наших дней дожила. У вновь нареченного Купцова сын Никита тоже в художестве смыслил. Даже лучше, чем у отца, у него рисунки-получались. Каждый рисунок как живой выходил. На этом люди руками размахивают, говорят аль спорят о чем — чуть не голоса слышны. Хочется самому в спор ввязаться. На другом рисунке озеро о каменный берег бьется. Лодка с рыбаком качается. А на уде у рыбака черт с маленькими рожками. Растопыренными пальцами за леску хватается, сорваться с крючка норовит, а не может. Из-под камней раки высунулись, клешни навострили. Смешливые глаза выпучили. И натуральным образом над чертом хохочут.

А повнимательнее приглядишься: черт-то на каслинского приказчика Парамошку похож. Парамошка и в самом деле рылом на черта смахивал. Пегая бороденка по-козлиному торчала, и глаза желтые, как у филина. Худая спина колесом горбатилась, а пальцы на руках Парамошка всегда нарастопырку держал.

По рисунку Никиты Купцова каслинские мастера первые фигурки чертей и отлили.

Парамошка тайный наказ от Зотова имел. За мастеровым людом в оба глаза присматривать, и за выдумки каслинских мастеров нещадно драть. Чтобы только по господским чертежам все заказы исполнялись. Парамошка за крепостными художниками догляд вел. Случалось, за окнами ливень хлещет, Урал-камень громом гневается, молниями землю бьет. Задумает крепостной мастер для радости собственной души что-нибудь сотворить, надоедят постылые господские заказы. И выберет погоду, когда добрый хозяин на двор собаку не выпустит.

А Парамошка тут как тут. По-лешачьи орет. В дверь избенки стучит, открыть требует. В избу ввалится, на художество взглянет, и по ценности рисунка мастеровому наказание определит.

Приказчику к сорока годам подходило, но он себя за первостатейного жениха считал. Только каслинские девчата далеко приказчика обегали.

Никита-то Купцов с девушкой дружил. С домовницей и певуньей Лушей. Луша — девушка на выданье. Семнадцатую весну встретила. Красавица из красавиц: пройдет мимо — залюбуешься, полюбит — набедуешься. И Никита парень завлекательный. Может, некоторых заводских парней силою послабее, зато душевный да обходительный. Едва начинал месяц в озерной заводи купаться, Никита с Лушей под заветной сосной встречались. Никита попросит девушку:

— Спой, Лушенька!

И покажется, что горная серебряная речка веселой водой зазвенела. Звездочки по синему сарафану рассыпала. И потекла, потекла по уральскому краю… От Лушиной песни певчие птахи просыпались, в девичью песню свои голоса вплетали.

Та заводка Большого каслинского озера, где Никита с Лушей миловались да песни распевали, Лушиной заводью зовется. И месяц там по-прежнему плавает в воде, как потерянная медная девичья сережка…

Однажды в шальную грозовую полночь приказчик Парамошка на огонек в сарайчик Никиты Купцова заскочил. На пороге встал ошарашенным столбом. С нарисованного Никитой портрета на Парамошку девичья красота смотрела. Косы праздничным венком на голове уложены. Глаза как родники глубокие, невысказанной голубизной полыхают. Руки вскинуты крыльями лебедиными, будто в небо лететь зовут.