Василий Иванов - Я вернусь

–– Он же все время падает. Не хочу падающего отца! – отрезал я.

Даже огорченные, полные слез глаза матери не могли заставить меня изменить свое решение…

В сайылыке был всего один общий дом. Мы с матерью жили в одной из трех комнат. Кровать у нас тоже была одна. Я спал в ногах у матери. Однажды ночью я проснулся и увидел, что нас на кровати трое. Очевидно, когда я засыпал, к матери приходил из соседней комнаты Давыд, а утром уходил раньше, чем я проснусь. Увидев такое вероломство, я заголосил так, что проснулись даже собаки во дворе.

–– Вы только посмотрите, люди добрые! Падающий Давыд к нам в постель забрался! А ну, уходи!

После случившегося позора, понятно, что мама с Давыдом не могли уже скрывать своих отношений. Они стали мужем и женой, а я все равно продолжал недолюбливать отчима. Он же никогда меня не ругал, всегда покупал подарки и гостинцы, а я их гордо отвергал. Я не принимал Давыда аж до 1939-го года, а сейчас, оглядываясь назад, думаю, что даже родные отцы редко любят своих детей так, как любил меня Давыд.

Глава 8. Белый пес

В детстве у меня был белый пес по кличке Магантык (Белек). Собаки умнее этой я не встречал больше на протяжении всей своей жизни. Стоит мне вспомнить о своей «золотой поре», как в памяти тут же оживает образ верного друга, как будто Магантык, живой и невредимый до сих пор носится где-то там по моему давно минувшему детству и каждый раз, когда я возвращаюсь туда в своих воспоминаниях, приветствует меня радостным лаем…

Это был замечательный прирожденный охотник. Отчим любил им похвастаться при каждом удобном случае: «Зачем тратить патроны на зайцев, когда есть такой пес?!» и демонстративно отказывался идти на охоту. Магантык в подтверждение этих слов регулярно приносил и оставлял на пороге аккуратно придушенную дичь: то жирных зайцев, то желторотых утят. Мама свежевала, ощипывала его добычу да нахваливала умного пса: «Ай да Магантык, ай да молодец, кормилец наш!»

Но любили мы его, конечно, не только за охотничьи качества. У пса было немало других достоинств, главное из которых – верность мне, своему маленькому хозяину.

Мне было лет девять, когда мы с белым псом были практически неразлучны: вместе купались, бегали по лесам и алаасам 5 5 5 Алаас (як.) – Круглый луг посреди леса с водоемом 5 от зари до позднего вечера. С ним я не боялся ни людей, ни зверей, ни абаасы 6 6 6 Абаасы (як.) – Злое потустороннее существо 6. Никто на свете не посмел бы обидеть меня при моей собаке. С ним я мог смело пройти в сумерки мимо кладбища, старинных заброшенных юрт – «ётёхов» 7 7 7 Ётёх (як.) – Старое заброшенное жилье 7, которые мои сверстники и даже некоторые взрослые предпочитали обходить далеко стороной. Лишь бы Магантык бежал рядом и размеренно махал своим пушистым хвостом, как будто подбадривая меня: «Идем, хозяин, идем».

Я любил играть с ним.

–– Магантыык! – кричал издалека, приближаясь к своему дому. И тут же во дворе, словно из под земли вырастало белое пятно: это Магантык выскакивал из своего укрытия и прислушивался к зову хозяина. Завидев меня вдалеке, бросался навстречу, а я стремглав убегал от него к речке Чыбыыда, протекавшей недалеко от нашего дома и спешно прятался в кустах. Через некоторое время на берег выскакивал, радостный от предвкушения встречи, Магантык и с разбега плюхался прямо в воду, недоумевая, куда же я подевался.

А я выбегал из-за кустов и, смеясь во все горло, начинал улепетывать к дому от мокрого пса, попавшегося на уловку. Магантык громко лаял, словно досадовал на себя за очередную промашку, и в пару прыжков настигал меня, валил на землю и облизывал лицо. Мокрые, перепачканные, но дико счастливые, мы вместе возвращались домой…

Жили мы тогда в Верхневилюйском улусе, в местности Чёнгёрё. Магантык родился и вырос в тех местах. Говорят, что собаки привязываются к людям, а кошки к местности. В случае с моим белым псом, несмотря на нашу искреннюю привязанность друг к другу, все оказалось с точностью наоборот. Когда мы переехали в местность Тэптэгин, Магантык остался в Чёнгёрё один. Отчим два раза специально ездил за ним, привозил, но пес неизменно возвращался обратно. Три года он жил там вдали от людей, а потом кто-то застрелил одинокого белого пса…

Когда я вспоминаю его, мне становится и радостно, и грустно. Радостно от воспоминаний о нашей жизни вместе, грустно от того, что он остался один. Как он жил эти три года без меня? Может, он каждый день ждал, что кто-то крикнет вдалеке: «Маганты-ык!» и бросится бежать к речке. Почему-то, вспоминая его, я не могу удержать слез.