Василий Иванов - Я вернусь

Были во время проводов и слезы, поскольку до окончания учебы я должен был оставаться в Якутске. Нам предстояла долгая разлука длиной в несколько лет. Преодолевать семьсот с лишним километров в те годы надо было на лошадях. Поездка была и затратной, и утомительной.

С завернутыми в тряпочку тремя двадцатипятирублевыми купюрами, осенью 1940 года я приехал в столицу нашей республики. Якутск тогда был преимущественно деревянным, во всех домах топили печи, поэтому в городе постоянно пахло дымом. Но на меня, алаасного мальчишку, Якутск произвел неизгладимое впечатление. Множество высоких домов, людей, лошадей, собак…

Жить мне предстояло у родственницы из Нюрбы по фамилии Габышева. Муж ее находился под арестом. Он работал в «Якутзолоте», когда там вскрылось крупное хищение. Из-за регулярных обысков на дому мы жили в постоянном напряженном состоянии: прислушивались к каждому шороху за дверью.

В городе я пристрастился ходить в кинотеатр. Это было самое диковинное развлечение в те годы. На экране бурлила какая-то совершенно незнакомая нам жизнь, с неведомыми вещами, странными героями. Здесь, в этом чудном зрительном зале меня, как, оказалось, поджидала беда. Во время сеанса какой-то прохиндей украл у меня из кармана три заветные бумажки, завернутые в тряпочку. Плакали мои, с таким трудом собранные заботливыми родителями, скромные сбережения! Остался я без обновок, тетрадей и книжек…

Сетовать было некому, пришлось зарабатывать на жизнь самостоятельно. Мы с однокурсниками все свободное время ходили по домам на нынешней улице Орджоникидзе, предлагали наколоть горожанам дрова, натаскать лед, очистить двор от снега за пропитание или за вещи, редко – деньги. Без такой подработки на тридцать рублей стипендии прожить было невозможно.

На месте нынешней мэрии находилось двухэтажное деревянное здание. Это было наше училище. Учились мы старательно, не пропускали занятий. Но как бы не интересно было в Якутске, вечерами я всегда вспоминал родных, гадал, что они сейчас делают.

А между тем жизнь текла размеренно, своим чередом. Я тогда, как и все кто меня окружал, не думал и не догадывался, что на нашу страну надвигается большая беда – война.

Часть II. Война

Глава 1. Сорок первый

Наступил 1941 год. К этому времени я уже привык к городской жизни, учебе, друзьям. Во время летних каникул, вопреки большому желанию, я не мог поехать домой, потому остался в городе.

День начала войны помню, как сейчас… Проснувшись в отличном расположении духа, я позавтракал, съев приличный кусок хлеба с маслом. Кругом было необычайно тихо, все куда-то ушли. Потом я оделся, вышел из дома и пошел гулять. В городе было непривычно пусто. Напротив нынешнего здания Министерства внутренних дел висел большой красный плакат. На надпись я не обратил никакого внимания.

На улице Орджоникидзе напротив репродуктора толпился народ. Все стояли, устремив глаза на репродуктор, откуда звучал размеренный, суровый голос Молотова: «22 июня фашистские захватчики вероломно напали на Советский Союз». И тут я вспомнил кумачовый плакат, на котором было написано: «Смерть фашистским захватчикам!». Все люди молчали, забыты были все дела: кто куда шел и зачем… Весь народ разом преобразился. Не стало ни улыбок на лицах, ни сияющих глаз. Война! Началась война.

С этой поры с пропитанием в Якутске стало очень тяжело. Сразу ввели карточную систему. Вся наша стипендия уходила в фонд обороны страны. Но никто не сетовал, не роптал. Нам, приезжим деревенским мальчишкам, в такую суровую пору жить в городе стало невозможно. Закрылись ранее распахнутые двери горожан, никто более не нуждался в наших нехитрых услугах, да и платить людям за работу было нечем. Все голодали.

Глава 2. Доброволец

Но гораздо больше, чем пищи наши юношеские сердца жаждали попасть на фронт. Я бредил армией, рвался на войну с первых минут начала Великой Отечественной.

25 июня я пошел в военкомат, чтобы записаться добровольцем. Мне тогда было семнадцать лет, но для того, чтобы попасть на фронт, я бессовестно соврал, что родился в 1922 году. Если мне и удалось обмануть комиссию о своем возрасте, провести врачей не получилось. Я до этого перехворал малярией, и поэтому комиссия безжалостно отчислила меня из числа добровольцев. Никогда в жизни я не испытывал такой душевной боли, как в миг, когда мне вручили белый билет, вместо призыва.

А выживать в городе с каждым днем становилось все труднее и труднее. Я понял, что надо ехать домой, иначе меня бы ждала здесь неминуемая голодная смерть. Осенью, напросившись к торговым подрядчикам в обоз, я уехал на родной Вилюй.