Виктория Балашова - Елизавета Тюдор. Дочь убийцы

— Я навещала Джейн. Мне позволили посмотреть на брата и посидеть возле королевы. А после пришёл отец и разрешил мне присутствовать на празднике, который он придумал провести в честь рождения брата, — быстро протараторила Бэт и сделала реверанс.

Пожилая герцогиня вздохнула. Она не могла заменить маленькой принцессе мать, да и не очень старалась это сделать. Но леди Маргарет сочувствовала малышке и понимала, как той тяжело расти одной без матери, да фактически и без отца, который был занят куда более важными делами, чем общение с объявленной незаконнорождённой дочерью.

День проходил за днём, а королеве не становилось лучше. Елизавета оставалась во дворце и поэтому постоянно приходила к Джейн. Бэт привычно присаживалась возле кровати, брала мачеху за руку и сидела какое-то время молча. Говорить было не с кем: те, кто лечил и ухаживал за королевой, не обращали внимания на девочку, а сама Джейн практически не приходила в сознание или была так слаба, что не могла вымолвить и слова.

Вскоре праздник в честь сына короля, названного Эдуардом, состоялся, несмотря на тяжёлое состояние королевы. Генрих был уверен, что его жена поправится, и не желал обращать внимания на очевидное — Джейн умирала.

Она выбралась из своей комнаты. Врач был против, но королева должна присутствовать на чествовании её сына, быть рядом с королём. Её одели, причесали, и, с трудом передвигая ноги, Джейн появилась в огромном зале, забитом людьми. Она, казалось, плыла над полом, едва касаясь его ногами. Она улыбалась запёкшимися губами, кивала направо-налево тяжёлой, постоянно болевшей головой, протягивала ледяную руку для поцелуев. По спине противными струйками протекали капли пота. Ноги подкашивались, ослабев от перехода из одного помещения в другое. Глаза старались разобрать мелькавшие лица, но тщетно...

Бэт Джейн заметила сразу. Это лицо она не могла не заметить, ведь видела она его все последние дни рядом, у постели. Преданный детский взгляд, в котором мелькали то ужас, то слёзы, то радость оттого, что её наконец заметили. Королева кивнула девочке, та кивнула в ответ. Странное чувство возникло между ними — обе понимали что-то, что было известно, пожалуй, лишь им одним да ещё Господу Богу. Остальные от итого знания были избавлены.

На торжестве присутствовал и придворный художник. Ему велели не просто запечатлеть портреты короля и королевы, но и изобразить их всех вместе, собравшихся в честь чествования Эдуарда. Ганс Гольбейн сидел в сторонке и делал наброски. Его больше всего привлекала фигурка Елизаветы — принцессы, не имевшей никаких прав на корону. В отличие от своей старшей сестры Марии она даже в четыре года выделялась из толпы серьёзным взглядом и каким-то прямо-таки королевским поведением.

«Не простая девочка», — подумал Ганс и сделал набросок принцессы.

Генрих пребывал в прекрасном расположении духа. Он, казалось, и не замечал состояния своей жены.

— Спасибо, дорогая, за прекрасный подарок, — шептал он Джейн на ухо, — надеюсь, последует продолжение. Мы должны порадовать Англию детьми. Господь был благосклонен к нам. Наши действия находят поддержку свыше.

Джейн старалась понять, что ей говорит муж, но у неё не получалось. Все голоса, близкие и далёкие, сливались в один постоянный, непрекращающийся гул. Она забывалась на какое-то время сладкой дрёмой, из которой её выдёргивал чей-то громкий голос или прикосновение руки Генриха. В такие мгновения королеве хотелось умолять их оставить её в покое: «Я родила вам наследника престола. Я сделала всё, что могла. И даже больше того, что могла. Позвольте мне удалиться. Тихо, никому не мешая, удалиться и немного отдохнуть».

Но её никто не слышал. Только Бэт хотелось подойти чуть ближе и как-то поддержать мачеху. Она видела в её глазах боль и страдания и не могла понять, почему они там поселились. Их взгляды иногда пересекались, и две женщины посылали никому не ведомые сигналы. Маленькая ловила их и в бессилии что-то предпринять начинала покусывать ногти. Старшая с облегчением вздыхала, понимая, что хоть кто-то пытается ей сопереживать, и начинала кусать и так уже донельзя искусанные губы...

Долгий вечер подходил к концу. Генрих проводил жену в её спальню, не пытаясь настаивать на близости.

— Дорогая, мы можем и подождать. Сын родился, и тебе стоит собраться с силами, чтобы произвести на свет других детей, — объявил он Джейн у входа в комнату, нежно прикасаясь губами к её руке, — отдыхай. У тебя есть время.