Татьяна Беспалова - Генерал Ермолов

— Благодарить не надо. Ты только смерти более не ищи. Видел я, как ты бился... Страшно было смотреть. Думал: не увижу более тебя живым.

Так и пошли они бок о бок по кровавому полю. Фёдор вложил Волчка в ножны, а Митрофанию нёс обнажённой. Левою рукой держался за стремя есаулова коня, словно боялся упасть.

— Вот чую я — нет тебе покоя, Туроверов, — ворчал есаул, склоняясь с седла. — И солдат ты хороший, и герой, и семья у тебя крепкая, и красотой Господь не обделил. Не понять мне, о чём ты страдаешь.

— А о том страдаю я, Петруха, — отвечал Фёдор, — что Супрунов снова меня опередил. Не я, а он поднял чеченский табор на воздух. И теперь ему, а не мне очередного «Георгия» на грудь повесят...

Так они и вошли в Грозную крепость бок о бок, перепачканные кровью, в иссечённой вражеским оружием одежде, но живые. Один — в седле, другой — и на собственных ногах.

На узких уличках было многолюдно. Обозные возницы распрягали и разводили по стойлам волов и коней, солдаты сгружали с повозок ящики с зарядами и порохом. Из дверей лазарета пахло испражнениями и свежей кровью, слышались крики и стоны раненых.

Повсюду сновали бабы в цветных платках и свитках. Кто с полными вёдрами на коромыслах, кто с кипами стираных бинтов для перевязки раненых. Слышалась многоголосая русская речь: шутки, брань, причитания, горестные всхлипы.

Близился вечер. Они миновали ярко освещённые окна штабной землянки, дома офицеров. Генеральская землянка располагалась на том же месте, рядом — коновязь и площадка для выгула лошадей. Казалось, жилище генерала ещё глубже вросло в землю. Какая-то добрая душа украсила подслеповатые оконца резными наличниками да на крыше прибавилось свежей соломы, а в остальном всё осталось по-прежнему: тесно, кривобоко. У коновязи Фёдор заметил рыжую громаду Ёртена. Конь бандитского вожака, распряжённый, обихоженный и стреноженный мирно поедал овёс из яслей. Фёдор ухмыльнулся:

— Достигла своего, голубка, добилась. Только станет ли счастливой?..

— Ты о чём, парень? — переспросил Фенев, склоняясь с седла.

— Я о том волнуюсь, что княжна, дева неземной красоты и булатного нрава, ни слова на нашем языке не разумеет. Как жить среди нас станет?

— Тебе-то в чём печаль? — зевнул Фенев. — Чай, при его превосходительстве плохо ей не будет...

— Поживи среди чужих — познаешь, в чём печаль, — вяло огрызнулся Фёдор.

Так они вошли в казарменный двор — небольшую площадь, со всех сторон уставленную длинными строениями, сложенными из грубо отёсанного камня. Крыши казарм, крытые тёсом, вымощенный булыжником плац, будка часового, оружейные склады — всё было новым, чистым, свежебелёным и недавно выкрашенным. В дальнем конце площади, в самом углу, как положено, располагалась баня. Из её невысокой трубы струился ароматный кизяковый дымок. В центре площади под навесом коновязи, возле яслей стояли кони и лежали казацкие седла и сбруя. Пахло конским навозом, свежеиспечённым хлебом и домашним теплом.

В самом начале ночи, едва освободившись из железных объятий кольчуги, смыв с лица и рук вражью кровь, Фёдор провалился в тяжёлый сон без сновидений. Проснулся с рассветом. Нетерпимо ныл ушиб на груди — след от удара палицы чеченского латника.

Фёдор, пошатываясь спросонья, вышел на крылечко казармы. Из тени коновязи, как кладбищенский призрак, возник татарчонок Мурза. Подошёл бочком, заговорил робко на ломаном русском языке:

— Твой коня нашёл Ярмул. Дал хлеба, лечил доктор. Сердитого Гишаню приставил плеваться и ухаживать....

— Что ты мелешь? — насторожился Фёдор.

— Гришаня зовёт тебя. Твой конь ему надоел. Говорит: раз жив остался — пусть сам за зверем ухаживает...

— Где мой Соколик? — Фёдор вскочил, забыв о боли в груди.

— Там... — Мурза неопределённо махнул грязной рукой. — Генеральская конюшня, тепло, овёс, Гришаня...

В день кровавого сражения губернатор Кавказа, генерал-полковник Алексей Петрович Ермолов бродил по бранному полю. Он широко ставил ноги, обутые в ботфорты, легко перешагивал через обугленные пеньки и распростёртые тела. Увидев солдата в русской форме, раненого, беспомощного или придавленного к земле смертельной усталостью, командующий подходил к нему, смотрел в лицо, заговаривал. При нём неотлучно находились Кирилл Максимович с генеральским конём в поводу. Адъютанты, Бебутов, Самойлов и Нилов, следовали за ними. Замыкали шествие двое ногайских татар в перепоясанных кожаными кушаками халатах и войлочных шапках, с носилками наперевес.