Виктор Иутин - Опричное царство

Вести о раздоре в царской семье быстро расходились по городам среди знати, ибо происходящее в слободе, куда для допроса вызвали Владимира и его мать, имело огромное значение для положения дел в государстве. Михаил Яковлевич Морозов, шурин Ивана Бельского, участника суда, узнавал все из первых рук, находясь на воеводстве в Смоленске.

Среди судей были Иван Мстиславский, Иван Бельский, Иван Пронский, Данила Захарьин и митрополит Макарий. Весь июль тянулось дело, наконец Владимир сознался, что знается с недовольными властью боярами, что Хлызнев был у него в гостях перед отъездом в Литву и теперь ждал государева решения. Владения, слуг и прочих придворных у него отобрали. Молвили, что Данила Захарьин прилагал многие усилия, дабы очернить и уничтожить государева брата, митрополит же, напротив, рьяно настаивал на прощении и помиловании (говорили, что в те дни от дряхлости его будто не осталось и следа). Наконец Иоанн согласился простить брата и вернуть ему удел, но с условием, что придворных в Старицкое княжество он назначит сам, из своих людей, дабы не было больше крамолы, да и чтобы сам Иоанн узнавал о положении дел в княжестве мгновенно от доверенных людей. Еще одним ударом государь решил навсегда усмирить Ефросинью, коварную, властолюбивую старуху, питавшую ненависть к Иоанну еще с его детских лет. Ее постригли в Воскресенский монастырь, что в Белоозере. Впрочем, постриг этот не означал, что княгиня должна была в смирении и лишениях гнить в келье – напротив, с ней отправили двенадцать верных боярынь, коих еще наделили окрестными землями, а самой Ефросинье позволялось выезжать из обители на богомолье.

– Князь Владимир Андреевич вернулся в Старицу и ныне здравствует, – докладывал Морозову верный ему гонец. Морозов удовлетворенно покачал головой и отпустил его. Большой, крепкий, с окладистой седеющей бородой, он встал из-за стола, на коем уложена была карта города и окрестных городов, подошел к иконам, перекрестился крепкой, пудовой рукой.

– Обошлось, Господи! Заступился!

Для знати было важно существование удельного князя, коего при случае можно было посадить на престол. Он был для них живым знаменем, потому Мстиславский и Бельский тоже вступались за Владимира. Морозов, представитель старинного боярского рода, родственник Бельского, одного из самых знатных и могущественных людей в государстве, был на стороне знати. Год назад выплатил государю огромную сумму, дабы заручиться за шурина, знавшегося с Литвой.

Жалобно скрипели половицы под его широкими сапогами. Боярин подошел к окну, стал глядеть. Внизу среди группы детей боярских стоял другой воевода Смоленска – Никита Васильевич Шереметев. Улыбчивый, высокий и худощавый, он умел расположить к себе людей. Морозов к этому родичу Захарьиных относился с опаской и недоверием, а когда Иван Бельский узнал, что Шереметева отправили в Смоленск под начало Морозова, велел приставить к нему шпионов, что боярин и исполнил.

– Ладно, братцы, добро, ежели что в разъездах станет видно, стрелою сюда! Смоленск, конечно, Полоцком прикрыт теперь, но мало ли что литовцы удумают! – говорил Никита Васильевич, отпуская ратников. Одного тронул за локоть и сказал: – Перед выступлением зайди ко мне, Никифор!

Крепкий ратник с рыжей бородой кивнул и, уложив на плечо копье, пошел вслед за всеми. Оглянувшись по разным сторонам, Никита Васильевич прошел в свой терем, отдал слуге ферязь, скинул с ног пропахшие потом пыльные сапоги, переобулся в домашние. Сел за стол, отослал всех прочь и, оставшись один, достал из-за пазухи скомканную грамоту. Она была уже вскрыта – боярин читал ее ранее, но вновь взглянул на аккуратное письмо, писанное литовскими секретарями самого гетмана Радзивилла. В ней гетман призывал воеводу помочь ему в борьбе с кровавым и несправедливым царем, дабы Никита Васильевич передавал в Литву все известия о передвижениях русских войск, а затем, когда потребуется, сдал литовцам Смоленск.

Никита Васильевич задумчиво поглядел в окно и схватил себя за бороду всей пятерней. Ивана Большого, старшего брата его, в Москве посадили на цепь, словно изменника лютого – это Никита Васильевич не мог и не хотел принять. И виной тому Басманов. Алексей Басманов, коего Никита Васильевич помнил еще с казанских походов, набирает силу при дворе. С ним – Афанасий Вяземский, коего ранее не было ни слышно, ни видно, а ныне он, как и сын Басманова, всюду сопровождает государя. Недоброе творится в Москве, да и брата надо было спасать! И в то мгновение, когда Никита Васильевич, отягощенный всеми этими мыслями, искал выход, ему подбросили эту грамоту. В ней он и нашел решение всему – зачем служить неугодному государю, который по одному наущению поганых советников бросил в темницу его старшего брата? С тех пор Иоанн сделался для Никиты Васильевича первым врагом, он возненавидел его и желал ему смерти. И теперь, когда смертный враг государя обратился за помощью к воеводе, грех этим не воспользоваться!