Сергей Кочеров - «Я гибну, но мой смех еще не стих», или Сага об Анле Безумном. Книга первая

Буривой конунг велел подвести того, кто не бежал, а бился до конца. Правитель вендов ростом был выше Хельги, так же широк в плечах, с длинным клоком волос на бритой голове и густой бородой, в простой рубахе, но в доброй кольчуге. Смерив Хельги взглядом, он кивнул своим мыслям и беззлобно сказал:

– Вы, даны, все те же: за свое зло не платите, за чужое берете сторицей.

– Это – дело твое и моего конунга, – отвечает Хельги. – Разве может рука отказать голове?

Буривой конунг снова кивнул и громко объявил:

– Ты храбро бился с нами и, верно, храбро умрешь. Прежде чем пойдешь в дар Святовиту 53 53 Святовит (Свентовит) – верховный бог ободритов. , можешь изъявить последнюю волю.

– Как вы, венды, казните пленных? – спрашивает Хельги.

– Каждый, кто обречен Святовиту, – с блеском в глазах говорит конунг, – отдается в руки его служителей. Они наряжают избранных в белые одежды и украшают их головы венками. Затем приводят на берег священного озера и умоляют нашего бога принять их в дар от его детей. Получив некий знак, они их закалывают и погружают в воду. Это – красивая и почетная смерть!

– Такая легкая смерть не для меня, – говорит Хельги. – Я бы хотел, чтобы твои люди врыли в землю столб. По одну его сторону встану я, по другую – Анлаф. Поднесите к столбу дрова, а к дровам – огонь. О другом я просить не буду.

Буривой конунг подумал и ответил:

– Я никогда не поступал против нашего обычая. Но твои слова сильно подивили меня. Дарую тебе ту смерть, какую ты сам выбрал. А мы постоим и посмотрим, хватит ли у тебя духа выдержать ее до конца.

Конунг вендов велел своим воинам сделать так, как просил его сын Торбьёрна. Сам Буривой конунг поднес огонь к сухим дровам, по которым быстро поползли алые змейки. Когда пламя подступило к Хельги, и жаркий, дымный и едкий ветер обдал его, из костра донеслись слова, произнесенные нараспев:

Я был приучен биться

В рубище и в кольчуге,

Что подтвердить могли бы

Эйнар Ревун и фризы.

Ныне соткали венды

Жаркую мне одежду,

Но и в плаще багряном

Сердце мое не дрогнет.

После этого Хельги воззвал к Одину и издал громкий вопль, полный и великой муки и великой радости. Анлаф же не проронил за это время ни слова. Никто не знает, был ли он жив или мертв, когда его привязали к столбу. Венды видели за языками пламени, как каждая жилка Хельги будто вырывалась из огня, но его руки замком охватывали столб, пока бившееся тело не поглотил костер.

Буривой конунг смотрел на гибель Хельги и Анлафа, морщась от гари и смрада, и все больше мрачнел. Затем, увидев, как сильно поражены его люди зрелищем невиданной стойкости, он обратился к войску и возвысил голос:

– А все же вода сильнее огня! И наши боги сильнее датских богов, иначе бы не даровали нам победу!

Когда костер погас, Буривой велел собрать прах Хельги и Анлафа и развеять его над полем битвы. Всех пленных данов конунг отдал служителям своего бога, и они нашли смерть в вендском озере. Затем он послал в Хлейдр торгового гостя, поручив ему вернуть часть захваченных товаров. А также передать Хрёреку конунгу, чтобы тот больше не посылал своих воинов в его земли.

Говорят, что Асгерд, дочь Торбранда, нежданно вскрикнула и застонала в тот самый день, когда побратимы секлись в последней битве и нашли огненную смерть. Людям, которые были рядом, она сказала, что почуяла, будто ледяная рука коснулась ее сердца и дважды сдавила его. Но, когда ей сообщили о гибели мужа и его памятной висе, Асгерд ничем не выказала сильной печали. Одни люди сочли такое поведение очень достойным, другие – слишком холодным.

« Кем еще, как не безумцем, следует назвать того, кто выбирает смерть, одинаково страшную и человеку, и зверю?! А ведь находятся глупцы, слагающие об этом песни как о гибели героя. По моему же разумению, Хельги наследовал безумие своего рода, которое он передал сыну и внуку. Вот я, когда бы мог выбирать, хотел бы умереть легко, лучше всего во сне ».

XX

Когда Хельги, сын Торбьёрна, взошел на костер в Стране Вендов, его сыновьям, Харальду и Фенгону, было семнадцать зим. Они подавали большие надежды и обещали превзойти своего отца. Уже в детстве братья отличались друг от друга, и с годами разность в обличье и нраве делало их несходство только сильнее.

Харальд был высок, статен, широк в плечах и в груди, но поджарый и жилистый. Открытое выражение его лицу придавали высокий лоб, крупный и прямой нос, упругие щеки с высокими скулами, резко очерченный рот и крутой подбородок с ямочкой на конце. Волосы Харальда были русые с желтым отливом, густые и длинные. По краям лица они смыкались с густой бородой и концами усов, и при повороте головы вздымались и опадали, как спелая рожь на ветру. Глаза его были цвета морского льда, а взор таким острым, будто рассекал человека надвое. Уже в детских играх в нем была видна сила, что побуждала других подчиняться ему.