Александр Майборода: Мстислав Храбрый

После взятия Владимиром Херсона упрямство Василия немедленно было развеяно, словно ночной туман горячим утренним ветерком.

Он вызвал сестру из монастыря и довольно безапелляционно приказал ей немедленно отправляться к жениху.

Анна ужаснулась. Она много слышала о похождениях Владимира. А супружество с тем, кто вчера представлялся свирепым врагом, казалось ей жестоким пленом, и лучше ей умереть, чем выйти замуж за развратного дикаря.

Василий вспомнил о нравах своего двора, о Феофано, о судьбе своих предшественников. Он усмехнулся и сказал, что царевны не вольны располагать собой. Раз политика требует, чтобы она вышла замуж за дикаря, то она должна повиноваться этому, хотя бы ей это казалось ненавистнее смерти.

Василий был плохим братом, но все же подсластил горькую пилюлю, объявив сестре, что на ее долю выпадала священная миссия обратить идолопоклонников в истинную веру.

В «Истории государства Российского» Н. Карамзин о тех событиях писал: «Горестная Царевна отправилась в Херсон на корабле, сопровождаемая знаменитыми духовными и гражданскими чиновниками: там народ встретил ее как свою избавительницу, со всеми знаками усердия и радости.

В летописи сказано, что Великий Князь тогда разболелся глазами и не мог ничего видеть; что Анна убедила его немедленно креститься и что он прозрел в самую ту минуту, когда Святитель возложил на него руку.

Бояре Российские, удивленные чудом, вместе с Государем приняли истинную Веру (в церкви Св. Василия, которая стояла на городской площади, между двумя палатами, где жили Великий Князь и невеста его).

Херсонский Митрополит и Византийские Пресвитеры совершили сей обряд торжественный, за коим следовало обручение и самый брак Царевны с Владимиром, благословенный для России во многих отношениях и весьма счастливый для Константинополя: ибо Великий Князь, как верный союзник Императоров, немедленно отправил к ним часть мужественной дружины своей, которая помогла Василию разбить мятежника Фоку и восстановить тишину в Империи.

Сего не довольно: Владимир отказался от своего завоевания и, соорудив в Херсоне церковь – на том возвышении, куда граждане сносили из-под стен землю, возвратил сей город Царям Греческим в изъявление благодарности за руку сестры их.

Вместо пленников он вывел из Херсона одних Иереев и того Анастаса, который помог ему овладеть городом; вместо дани взял церковные сосуды, мощи Св. Климента и Фива, ученика его, также два истукана и четырех коней медных, в знак любви своей к художествам (сии, может быть, изящные произведения древнего искусства стояли в Несторово время на площади старого Киева, близ нынешней Андреевской и Десятинной церкви».

Где Византия? Где Русь? Далеки они друг от друга, но как часто корни событий находятся там, где и не предполагаешь.

Киев. 990 год. Летняя ночь. Не чувствуется ни малейшего дуновения. Небо черно как смоль. Не видно ни луны, ни звезд. Земля словно покрыта толстым душным одеялом.

Под гнетом духоты все живое молчит.

Притихли даже соловьи – верные барды любвеобильной богини ночи Нюкты, родившей и светлого Эфира, и Гемеру – богиню света и дня, и Танатоса-смерть, и Гипноса, и Немесиду-месть, и Алату-обман, и всех остальных богов, что властвуют над жизнью и смертью людей.

Но нет тишины на земле.

На площади перед гридницей горит костер. Перед костром дружинники дико орут песни и пляшут, словно бешеные. По стенам мечутся призрачные тени.

Из темных закоулков слышится женский визг, вой и плач. Пахнет мочой. Едкий дым факелов стелется низко над землей и ест глаза.

Кажется, что Киев захватила черная бесовская сила.

Но нет. Это великий князь Владимир веселился по случаю возвращения домой из похода на Корсунь.

Боясь подвергнуться насилию пьяных дружинников, третья жена великого князя Владимира Аделина приказала наглухо запирать двери и по ночам от страха не смыкала глаз.

Буйство мужа ее не удивляло. Человек, который имеет шесть жен, почти тысячу наложниц и при этом охотится на чужих жен и дочерей, словно голодный дикий зверь, не может быть кротким агнцем.

На вторую ночь после приезда пьяный Владимир ввалился к ней в комнату. Не говоря ни слова, он взял ее – грубо и бесцеремонно, точно гулящую девку.

В том, что произошло, не было и намека на любовь, или на заботу, или на уважение.

Не было и никаких других чувств. Только равнодушие. Только лишь тупое животное желание.