Валерий Кормилицын - Держава (том второй)

«Всё решено!» — со вздохом не то сожаления, не то какой–то надежды, захлопнул дверцу, велев кучеру ехать по набережной, к Николаевскому мосту.

Вздрогнув от ворвавшегося в раскрытое оконце холодного ветра с Невы, чуть дрожа руками, закурил третью папиросу.

У моста карета остановилась.

Раскрыв дверцу, поручик вновь огляделся по сторонам, отметив улыбку юной курсистки, блеск солнца, свежесть Невы и белые, плывущие над головой облака.

«Жалко расставаться со всем этим… Но ведь и Он расстанется…»

— К Государственному Совету, — крикнул на «куда теперь прикажете?» — и, захлопнув дверцу, откинулся на жёсткую спинку, на минуту прикрыв глаза.

К Мариинскому дворцу, где заседал Госсовет, подъехал в ряду других карет и, выставив ногу в сапоге, чуть подрагивая шпорой, наблюдал за увешанным медалями помощником швейцара в парадной ливрее, суетившемся у карет, и помогавшем выходить из них министрам.

Наконец дошла очередь и до него.

— Господин министр внутренних дел подъехал?

— Никак нет, вашскобродь, пока не приезжали. Но вскоре должны быть, — отрапортовал бывший унтер, и даже приложил руку к своей швейцарской фуражке.

«Адъютант, судя по аксельбанту. Должно курьер», — размыслил он, придерживая дверцу кареты и не решаясь взять под локоток офицера — не развалина–министр.

Поблагодарив кивком головы, уверенно звеня шпорами, поручик прошёл в подъезд, где на площадке лестницы его встретил ещё один швейцар.

— Мне велено великим князем Сергеем Александровичем лично подать пакет министру внутренних дел, — высокомерно произнёс высокий белокурый офицер, недовольно звякнув шпорой.

Седоусый швейцар почтительно поклонился и тут же, забыв о военном, со словами: «Вот они, их высокопревосходительства», тряся животом, бросился к двери, встречать вошедшего в сопровождении выездного лакея, министра.

Барски сбросив на руки подбежавшему швейцару шубу, Сипягин огладил бороду и басом зарокотал, неизвестно к кому обращаясь:

— Запаздывает в этом году весна, запаздывает, — доброжелательно глядел на приближающегося к нему офицера.

— Адъютант великого князя Сергея, — зашептал министру швейцар, почтительно наблюдая, как тот достаёт из саквояжа пакет в сургучах и подаёт Сипягину.

— Письмо вашему высокопревосходительству от великого князя Сергея Александровича, — не сказал, а как бы прокаркал адъютант.

«Волнуется поручик, аж до спазмов в горле, — ласково покивал офицеру, принимая пакет и делая два шага в сторону, чтоб не мешать входящим, тут же вскрыл его, осыпав сургуч на красный ковёр вестибюля. — Интересно, о чём таком срочном сообщает великий князь, — вынул лист и удивлённо поднял брови — лист был совершенно чист. И ещё более удивился — испугаться не успел, увидев наставленный на него зрачок револьвера. — Что же, никто не заметил, как он вытащил его из саквояжа?» — вздрогнул от выстрела, и только тогда испугался, когда уходящим уже сознанием уловил второй выстрел…

Третий выстрел, пришедший в себя швейцар отвёл от министра, схватив офицера за руку.

Пуля попала в плечо завизжавшего зайцем выездного лакея.

— Что, что случилось? — тяжело дыша, произнёс вбежавший с улицы помощник швейцара и, поняв, с огромнейшим удовольствием смазал офицера по лицу.

— Не сме–е–ть, — тонким голосом завопил поручик.

— Чего стоишь, Парфёнов, закряхтел швейцар, обращаясь к помощнику, — руки ему крути, да наган отымай, — услышали ещё один выстрел, осыпавший крошку с потолка.

По устланной ковром лестнице сбегали люди. Другие, удивляясь, что не встречает швейцар, входили в дверь.

— Что происходит? — и замирали, видя лежащего на полу Сипягина.

— Да всё, всё, отпустите руку, — с удивившим его самого спокойствием, произнёс убийца, выпуская из пальцев револьвер, и как бы издалека слыша: «Доктора-а… Пакет привёз… Что же его высокопревосходительство на полу… Поднять следует», — увидел запыхавшегося городового, и отстранённо наблюдал за сотворимой им суетой, сам толком не понимая ещё, что сделал.

Сипягин пришёл в себя от страшной боли и, застонав, всё вспомнил. А увидев промокшую от крови шубу, которую сердобольно кто–то подсунул ему под голову, осознал, что умирает… Что вся эта суета бессмысленна… И тут его охватил не страх, а ужас…

— Скажите жене.., — хотел громко сказать, но лишь захрипел и захлебнулся кровью… «Чистый белый лист.., — подумал он, из последних сил цепляясь за уходящее сознание, — белая чистая бездонность… Господи… Ещё хоть минуту…»