Олег Аксеничев - Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя

Дьяки Андрей Щелкалов и Григорий Грязной давно сняли кафтаны, развязали вороты исподних рубах. Как дома. Только почему — как? Дом — место, где человек проводит большую часть жизни, где ему хорошо.

Дьяки были дома.

Помощники палача, в стрелецких кафтанах на голые разгорячённые тела, втащили в пыточную очередную жертву. Андрей Щелкалов поморщился. Пытать толстяков всегда неприятно, особенно если придётся опускать ступни ног в горящие угли. Щелкалову не нравился запах топлёного человеческого жира.

— Отъелся на харчах-то княжеских, — неодобрительно заметил Грязной. — Но ничего, у нас не распухнешь. Если только от голода...

Дьяк хохотнул, дал знак палачам.

Причинить боль человеку можно многими способами, потратив на это разное время.

Вот и была когда-то придумана дыба, примитивная, но страшная для испытуемого. На Руси прижился её вертикальный вариант, когда человека за запястья притягивали на вороте к потолку, а ноги удерживали у пола, привязав к ним тяжёлый груз.

Пока жертву ремнями закрепляли на дыбе, дьяки ещё раз проглядели разложенные на столе допросные листы.

— Итак, перед нами повар Молява, — заговорил Щелкалов.

Грязной как меньший чином быстро заскрипел пером.

— Повар царский, служивший до этого у князя Старицкого. Так ли говорю?

Палач, внимательно вслушивавшийся в интонацию допросчика, тронул ворот дыбы. Не велика наука: отвечать на дознании надо с болью. Лишь в муке — истина, то ещё Иисус на кресте доказал.

Повар взвыл, сказал плачуще, что всё верно. Умолял не пытать, он и так всё скажет.

— Нельзя не пытать, не положено, — ответил Щелкалов.

А Грязной, не отрываясь от бумаги, удивился вслух: чего плакать-то, пытка ведь и не началась даже.

Палач у дыбы подмигнул дьяку.

В свой черёд пришло время и для пытки. Хрустнули растянутые на дыбе суставы повара Молявы, утонул в толстых каменных сводах пыточной избы истошный крик, и дьяки деловито продолжали тянуть из испытуемого не жилы (то работа палача), но сведения.

Как повару, приехавшему в Нижний Новгород за рыбой для царского стола, дали пятьдесят рублей да склянку с ядом, чтобы извести царя и всю его семью. Нет, человека, передававшего деньги да яд, видел в первый раз, имени не ведает, но опознать сможет, ежели покажут. А поверил не ему, а женщине, что при передаче была. А кто ж жену князя Старицкого не знает, Авдотью? И служил он в этой семье, ведома она ему...

— Предлагаю без огненного допроса обойтись, сказал дьяк Щелкалов, отирая струящийся со лба пот.

Ничего, пот — это знамение, что человек работу хорошо исполняет, не ленится.

— Согласен, — ответил дьяк Грязной.

Не то чтобы они пожалели несостоявшегося убийцу. Запах, судари мои, неприятный запах палёной человечины. А им ещё много часов работать.

— Следующего! — приказал Щелкалов.

Помощники палача отвязали поникшего головой повара от дыбы, плеснули ему из ковша на лицо холодной воды, чтобы не волочить по переходам, а сам ноги передвигал, и вывели под руки прочь из помещения.

В ожидании следующего дьяки вытащили из-под стола кувшин с прохладным квасом, пригласили к себе и палача. Допросные листы на всякий случай сдвинули на другой конец стола — во всём должен быть порядок.

Когда скрипнули дверные петли, палач, не оборачиваясь, приказал помощникам вязать пытаемого на дыбу.

— Всё бы вам вязать да пытать, — послышалось в ответ. — Нет чтобы просто поклониться, добра пожелать!

Чудом не опрокинув квас на допросные листы, дьяки с палачом вскочили, чтобы склониться перед царём Иваном Васильевичем.

Из-за плеча царя выглянула простецкая бородатая физиономия и, осклабившись, осведомилась:

— Что, братия, не ожидали?

— Уж тебя-то, Григорий Лукьянович, каждый день видим, как не ждать! Вот государь — гость действительно редкий!

— Боязно к тебе чаще ходить! Ты ж, Ондрей, кого угодно на дыбу потащишь и что угодно сказать заставишь!

Удачную шутку царя встретили дружным хохотом. Больше всех заливались Андрей Щелкалов, польщённый лестной царской оценкой, да Григорий Лукьянович Бельский, больше известный в истории как Малюта Скуратов.

— Ну что, — отсмеявшись, спросил царь, — отравить меня, говорят, хотели?

— Хотели, — ответил Щелкалов. — Как раз выясняем, у кого рука на государя поднялась да не отсохла.

— Таких в Москве на каждом боярском дворе по дюжине сыскать можно...

Царь Иван, постукивая остроконечным посохом по покрытому свежим песком полу, подошёл к скамье. Подскочивший Малюта, не дожидаясь приказа, принял на руки царскую шубу, затем — кафтан. Оставшись в красной шёлковой рубахе, Иван укоризненно заметил: