Виктор Некрас - Кощеево седло. Всеслав Чародей – 3

– Калика , который ходит то туда, то сюда, – задумчиво пробормотал тысяцкий. – То он в Киеве, то в Чернигове, тот в Вышгороде, то в Переяславле… пожалуй, лучшей личины и не придумать, а, Борисе?

Борис понял с полуслова.

– А найди-ка ты мне, Борисе, того калику , – холодно процедил тысяцкий, сузив глаза. – Да и поспрошаем мы его… с душой поспрошаем.

– Здесь ли он сейчас? – засомневался Борис.

– Здесь он, Борисе, – засмеялся Коснячок недобро. – У нас же князь полоцкий в полоне, они сейчас обязательно к нему подобраться захотят, если тот калика – Всеславль подсыл. Здесь он, Борисе, обязательно здесь.

Киевский вымол кишел людьми. У самого помоста, сбитого из толстых брёвен, притёрлось несколько лодей, туда Колюта и направился.

Никто издалека (да и вблизи тоже!) не смог бы сказать, глядя на Колюту, что когда-то этот человек был воем и даже гриднем . Согбенная спина скрывала высокий рост, опущенные плечи не давали заметить могучие когда-то (да и сейчас не сильно ослабли!) мышцы. Серая небелёная рубаха до колен, залатанная там и сям по-мужски крупно, такие же посконные порты, кожаные поршни , тоже там и сям зашитые. Серая свита поверх рубахи, подпоясанная мочальной верёвкой, валяная шапка. И – полуседая борода в сочетании с длинными волосами.

Калика .

Около второй лодьи калика на мгновение задержался – рядом с брошенными на вымол сходнями сидели на корточках два холопа, в которых Колюта намётанным глазом вмиг признал кривичей. Бросив по сторонам беглый взгляд – не видно ли купца-хозяина – он шагнул ближе.

– Кривичи? – негромко спросил он.

– Ну? – угрюмо, не то отвергая, не то подтверждая, буркнул один, неприветливо глядя на калику. А с чего ему приветливо на киянина глядеть?

– Из Менска ли?

– Ну из Менска, – всё так же неприветливо подтвердил тот. Второй только зыркнул хмуро, но промолчал. Но Колюта не унимался:

– Так ваших ещё зимой всех побрали, пригнали и попродали. А ты о сю пору здесь?

– А меня воевода Коснячко сначала себе хотел оставить, – криво усмехнулся кривич. Кривич. Криво.

– А потом?

– А потом передумал, – холоп усмехнулся ещё кривее. – Зубы мои ему не показались. Остры больно.

– А ты… – Колюта на миг запнулся.

– Ну? – кривич поднял глаза.

– Не помнишь такого – Горяя-киянина?

Кривич несколько мгновений смотрел на Колюту всё с тем же равнодушием, потом покачал головой и отворотился. Но тут неожиданно подал голос второй.

– Я знаю такого, – этот смотрел и вовсе почти враждебно. Изрядно заросшая голова была когда-то брита, длинные усы смешивались с длинной щетиной на подбородке. Это вой. – Он твой сын?

– Нет, – калика покачал головой.

– Он погиб, – обронил вой, равнодушно отворачиваясь. И вдруг обернулся опять, сквозь равнодушие прорвалась нечеловеческая злоба, глаза засверкали. – Он шёл пешком через дебри, зимой, чтобы нам весть донести о зимнем походе. Он, киянин, Менск защищал от ваших князей, которые пришли как воры – зорить чужое княжество! Он на Немиге в жертву себя принёс, чтоб победу добыть! Понял, ты, киянин?!

Колюта несколько мгновений смотрел на кривича, и ему смерть как хотелось бросить в ответ что-нибудь глупо-напыщенное, вроде «Я знаю. Это я его послал». Задавив неуместное бахвальство, он вновь понурился, кивнул и шаркающими шагами двинулся прочь.

Калика миновал две лодьи и остановился около третьей, когда вдруг ощутил за спиной чьё-то присутствие и упорный взгляд – быстрый и скользящий, чтобы не привлечь внимания. Спина его аж вся напряглась, Колюта едва удержался, чтобы не выпрямиться.

Следил кто-то один. Кто? Впрочем, понятно кто – скорее всего, люди Коснячка. Ищут Горяя, кто-то вспомнил, что его не раз видели рядом с ним, Колютой. А тут ещё Колюта неосторожно принялся расспрашивать про того же Горяя на вымоле. И у кого? У холопов известного греческого иудея, Исаака Гектодромоса. Вовремя ты надумал из Киева уходить, Колюто, только чуть поздновато.

Проворонил.

Рядом как раз собиралась отойти лодья, и хозяин её, плотный коренастый купец, бегал по кораблю от носа к корме и обратно, строжил корабельщиков и холопов. Вот-вот и чалки сбросят на берег. Нужно ли тебе что лучше, Колюто?!

Чутьё Колюты внезапно обострилось, он видел многое сразу. Но виду не подал, что заметил что-то, только взялся левой рукой за пояс, поближе к кожаной калите , раздёрнул коротким движением шнурки. И тут же крутанулся на пятке, уходя в сторону и вырывая из калиты окатыш. Над ухом взвизгнул остро заточенный оцел брошенного кем-то ножа. Тот хмырь в толпе! Руки всё делали сами – окатыш с глухим стуком врезался хмырю в лоб, и хмырь повалился назад.