Виктор Некрас - Кощеево седло. Всеслав Чародей – 3

Покосилась на плесковича, сжала зубы, почувствовав, как чуть заметно шевельнулись под кожей на челюсти желваки, но внешне постаралась не показать – многовато чести будет Мстиславлю холую, чтобы полоцкая княгиня из-за него гнев показывала.

Хорошо ещё, что плескович не в княжьем терему живёт, а занял пустующий уже третий год терем полоцкого епископа Мины, а то бы давно уже вывел княгиню из себя своим вездесущим присутствием.

Ратибор всё же что-то видимо почуял, повёл глазами на княгиню, на бояр и гридней, рассевшихся на лавках в гриднице, остановил взгляд на Бранемире Глебовне, глядел несколько мгновений, ноздри раздул, но смолчал. Попробовал бы что сказать – небось уловил как на него смотрят Всеславли гридни , вмиг бы рот заткнули наглецу, осмелившемуся вякать без княгининого дозволения.

Несмеян Рыжий, подумав так, только холодно усмехнулся, и нарочно чуть пошевелился, чтобы ощутить на поясе гибельную и привычную тяжесть меча – не одного ворога довелось повалить узорным клинком, авось и ещё не одного доведётся. Встретился взглядом с понимающим взглядом воеводы Бреня, чуть опустил голову. Воевода не одобрил бы ссоры и поединка просто ради ссоры и поединка. Для дело – иное. Для дела – можно и нужно.

Но через миг все эти мысли разом вылетели у Несмеяна из головы – отворилась дверь, и в гриднице возник (иного слова не подберёшь!) коренастый муж в свите крашеного сукна, снял красноверхую шапку, выступил на середину гридницы. Пригладил бороду, оглядел сидящих на лавках.

И почти тут же новогородский посол зашевелился, вцепляясь в пришедшего взглядом. Будь он псом, у него бы сейчас шерсть на загривке дыбом поднялась, рычание было бы слышно даже в резных кленовых сенях, а то и дружинным воям на теремном крыльце.

Плесковский тысяцкий Найдён Смолятич ответил своему давнему ворогу открытым взглядом и поклонился княгине:

– Гой еси, Бранемира Глебовна!

– И тебе поздорову, Найдёне Смолятич, – ответила княгиня, чуть прищурив глаза. Она уже понимала, о чём пойдёт речь, и отчасти жалела, что разговор будет таким открытым, при Ратиборе. С другой стороны, может, этому Ратибору все дела княгини и полоцкого княжества покажутся поперёк горла, что ж теперь, ради него прятаться и скрываться в своём-то дому?! – Поведай нам, с каким делом ты приехал к нам в Полоцк?

– Милости твоей прошу, княгиня, для себя и людей своих, – прямо рубанул Найдён. – Дозволь в городе твоём поселиться!

По гриднице словно шелестящий ветерок прокатился. Многие догадывались, что так будет, а некоторые и вовсе знали, с чем плескович приехал, а только чтобы вот так, в открытую…

– Мои люди и мечом, и копьём владеть навычны, а значит, тебе пригодятся, в любых твоих делах. Возьми нас к себе на службу!

Шелест превратился в лёгкое гудение – гридни и бояре переговаривались уже вполголоса, но тут княгиня чуть шевельнула рукой, и вятшая нарочитая чадь Полоцка умолкла.

В воздухе повисло какое-то странное напряжение, словно перед грозой. Казалось, ткни пальцем прямо перед собой – и грянет молния, загрохочет гром.

– А чего ж… – спокойно, словно сомневаясь в чём-то, произнесла Бранемира Глебовна. – Почему бы и не принять добрых воев да хороших людей? Места в городе хватит на всех…

И гром грянул.

– Госпожа княгиня! – почти выкрикнул Ратибор Тужирич, вскакивая. И почти сразу же за его криком раздался многоголосый взрыв голосов – гридни и бояре вскакивали с мест, кричали, хватаясь за оружие. Несмеян и сам не заметил, как оказался посреди гридницы , рука лежала на рукояти меча, а глаза, не отрываясь, глядели на Ратибора Тужирича. Плесковский боярин побледнел, – если бы за его спиной не было лавки, то он бы сейчас пятился назад до самой стены, пока не прижался бы к ней лопатками.

Выкрик Ратибора словно пробил дыру в плотине, и долгое терпение полоцкой знати, наконец, прорвалось бурным потоком.

Бранемира Глебовна чуть прикрыла глаза, пытаясь отрешиться от царящей в гриднице безлепицы. Горло перехватило, было трудно дышать, в глазах плясали разноцветные пятна. Княгиня поняла, что ещё немного, – и она потеряет сознание. Рука словно сама по себе поднялась к горле, терзала серебряную запону у горла, теребила алую вышивку на вороте.

Внезапно она почувствовала, словно бы на шею ей легли огромные и тёплые ласковые ладони, погладили по затылку, тепло их было слышно даже сквозь плотную, шитую жемчугом и серебром кичку, грудной женский голос негромко сказал в самое ухо (как же они все его не слышат?!) что-то непонятное, но такое спокойное, что Бранемира разом взяла себя в руки. «Благодарю тебя, мати Мокоше!». Глубоко вздохнула, открыла глаза и рывком поднялась на ноги, разом, одним взглядом, охватив всю неподобь в гриднице.