Виктор Некрас - Кощеево седло. Всеслав Чародей – 3

– Брось, Чурила, – Витко махнул рукой. – Тут, в Берестье, всей рати-то – сотни две воев, не больше. Сначала их запугаем как следует, а после и само Берестье возьмём, если Перунова воля на то будет. Вспомни, как два года тому Мстислава крутили в лесах – ещё меньше войска было.

Пятеро воев пали враз. Несмеян прянул назад, полосуя воздух сразу двумя клинками, и оказался в стороне от своих – его окружили.

Отбиваясь, он видел, как рубится, прикрывая княжичей, Витко, как валятся под переяславскими копьями вои.

Видел, как окружённый со всех сторон, друг опустил меч – и коротко мотнув головой, велел сделать то же самое бледным, как смерть, княжичам – не порубили бы кияне и переяславцы вгорячах наследников полоцкого стола.

Их скрутили вмиг.

– Вот, значит, как, – с трудом выговорил Несмеян занемелыми губами.

Пение Невзор услышал ещё никого не видя – женские, девичьи и мужские голоса доносились до него сквозь кусты от росчисти, на которой в этом году у плесковских сбегов был посеян овёс.

Дожинки празднуют, – подумал он мельком, погоняя коня лёгким шевелением плети. – Небось, и Краса с ними.

Он не видел девушку с самого Перунова дня, с того, как она показала его солнцу и сказала, что никуда ему теперь от неё не деваться. Не было и дня, чтобы он не вспомнил он ней, но служба есть служба.

Невзор весело засмеялся, и вновь поторопил коня. Воронко перешёл на рысь и скоро рассёк грудью придорожные кусты, вынеся всадника на открытое место.

Сбеги (да какие уж сбеги , три года на полоцкой земле живут, давно уж полочане, считай! – а только так и будут их теперь сбегами звать в здешних местах!) шли по краю сжатого поля, неся на руках туго связанный сноп, украшенный лентами и полевыми цветами. Последний сноп следовало подарить хозяину поля, задержавшемуся с жатвой – и Невзор тут же от души пожелал, чтобы этот сноп достался старосте, Славуте, чтобы он был с его поля. Впрочем, поют про какого-то Берестеня, стало быть, не к Славуте идут.

Невзор рыскнул взглядом по идущим, отыскивая Красу, замер на миг, не находя. Да вон же она, впереди всех, в венке из волошки , горечавки и клевера. Ух ты, а ведь это значит, что она самая красивая в вёске! Ну кто бы сомневался, – усмехнулся Невзор, направляя коня навстречь шествию.

Его встретили смехом и шутками (знали уже его, помнили и по Перунову дню), поймали коня за уздечку (Воронко захрапел и попятился было, но быстро успокоился, когда ему кто-то сунул под нос кусок хлеба с солью). Краса глядела на него весело, чуть склонив голову набок, чуть щурясь от бьющего в глаза солнца. Невзор перекинул ногу через луку и соскользнул наземь, оказался прямо перед ней – обычай он помнил. Краса надела на него венок и все опричь загалдели:

– Выкуп, выкуп!

– Выкуп!

Выкуп, – усмехнулся парень, подхватывая Красу под локти и не спеша выпускать. – Всё верно, с первого встречного в Дожинки – выкуп.

– Выкуп! Выкуп!

Невзор отцепил от широкого войского пояса серебряную подвеску, вложил в ладонь Красе и, не удержась, всё-таки её поцеловал. Словно огнём обдало голову, хмельно затуманились глаза, он выпустил девушку, а она, смеясь, сняла с его головы венок и тут же отскочила назад.

– Приходи дожинки справлять, витязь! – со смехом прокричали весяне, но Невзор, жадно глядя на Красу и только на неё, помотал головой:

– Не! Служба! Скакать надо!

Вскочил в седло, не касаясь стремян, вздел Воронка на дыбы, и весело прокричал прощальные слова, ударяя вскачь по лесной тропе. А весяне вновь завели всё ту же песню:

И верно – служба!

Невзор скакал в войский дом на Нарочи, вестоношей от воеводы Бреня, вёз невесомую и тяжёлую ношу – берестяную грамоту. Может, от воеводы, а может и от самой княгини. Невзор же не утерпел и завернул на несколько часов в Сбегову вёску, благо было почти попутно.

Всадник вымчал на опушку леса, тонущую в зарослях кипрея, донника и зверобоя, кустах боярышника и волчьего лыка, и перед ним широко распахнулся простор озера. Над озером гулял ветер, и Нарочь тяжело ворочалась в низких берегах, бросала на прибрежные камни тяжёлые, словно свинцовые волны; мотались в волнах камыш и осока.