Ёран Тунстрём - Послание из пустыни

Повсюду трудились люди — здешние новоселы, бедняки из бедняков.

Ульев я, однако, нигде не усмотрел. Спросил у Иоанна. Тот повел рукой окрест и чуть заметно улыбнулся: улыбка с трудом пробилась в уголке рта, осветила сумрачный лик.

— Неужели ты не видишь это множество пчел? Посмотри, как они корпят. Там, и там, и там… Посмотри, как они перелетают с цветка на цветок, собирая мед…

Я видел согбенных стариков и старух, видел детей со вспученными животами, видел прокаженных, звеневших своими колокольчиками по всему склону! Иоанн резко опустил руку, точно закрывая окно в мир, и обернулся ко мне:

— Что привело тебя сюда?

— Ты о чем? Я… я отрекся от мира.

— Нет уж, пожалуйста. Обойдемся без фальши.

— Ты хочешь сказать, я вру, Иоанн?

Он фыркнул:

— Просто это глупо. Что тебе дурного сделал мир? Да ты его любишь. Признайся, любишь? Тогда не бросайся словами.

Я молчал, потому что он был прав. Я действительно до умопомрачения любил мир. Каждый вечер я засыпал с блаженной улыбкой на устах, и эта улыбка светилась в темноте, и я понимал, что она светится благодаря моей связи с Богом, с жизнью, с журчащим во мне источником. Этот источник был реален. Он выходил из-под земли, питая все растущее и развивающееся, все страждущее, все радующееся. Он доставал до звезд на небе и до земляных червей в глубине.

— А ты? — наконец произнес я.

Иоанн пожал плечами и вперился в свои ладони.

— Я тут уже три года. Коль скоро меня предназначили храму, я выбрал самый суровый, самый непримиримый из всех храмов. Мы, здешние монахи, ненавидим Иерусалим, ненавидим двуличие, ненавидим вероломное пособничество священнослужителей римлянам.

— Я тоже все это ненавижу, Иоанн.

— Ты?! Да ты не умеешь ненавидеть!

— Неужто ты настолько презираешь меня?..

Он встал и принялся ходить по берегу, мне пришлось долго ждать ответа.

— Запомни одно: такого разговора у нас больше не будет, — наконец вымолвил Иоанн. — Мое положение в обители запрещает мне подобные беседы. Ты не прошел посвящения. Ты новиций. И дальше этого не пойдешь, потому что твое место не здесь.

Он остановился супротив меня:

— Ты только что слышал мою речь. Была ли в ней радость? Обнаружил ли ты во мне хоть малейшую улыбку?

— Твои слова скорее напугали меня.

— Вот-вот. И меня тоже. Однако я не могу дать ничего, кроме строгости. Когда я вглядываюсь в лица Многих, из меня уходит вся присущая человеку теплота. Мои слова жестки, как песок пустыни. Я суров и безжалостен. И упорствую в своей безжалостности, хотя она едва ли нравится мне самому. Я непримирим. Исключение было сделано лишь для тебя.

— Неужели ты рассердился из-за своей матери? Потому что ты?.. Потому что я?.. И ты возненавидел меня?

— Нет, я начал тебя любить. Я понял разницу между тобой и мной. Ты наделен силой. Только отличной от других. В тебе есть что-то новое.

— Неправда.

— Истинная правда. Просто ты еще не созрел. Тебе надо повидать мир.

— Мир скверен.

— Да, мир скверен, но это мир, в котором мы живем. Ты не хуже моего знаешь, что Господь связал наши души с жизнью. Сам говорил. Просто ты невинен и чист, и тебе требуется время, чтобы признать собственную силу, признать свое свидетельство. Ты чист сам по себе, тогда как я проповедую чистоту. Многим не мешает очиститься внешне, ты же будешь очищать внутренне…

— Какие странные ты говоришь вещи…

— Ты несешь новое.

— Откуда тебе все это известно? Мы не виделись много лет. Ты не знаешь, что со мной происходило, что я делал…

— Представь себе, знаю. Хотя, как видишь, не стал от этого счастливее. Мне чего-то не хватает. Я устал и излишне суров. Мои слова жестки, как песок.

— Что с тобой случилось?

— Помнишь, я когда-то мечтал поехать в Индию?..

— Ага.

— Неужели ты и впрямь запомнил? Почему?!

— Потому что я назвал твои мечты пустыми фантазиями и это подкосило тебя. Ты рассказывал с таким восторгом…

— Отвечай честно. Ты запомнил не поэтому. Ты что-то увидел !

— Мне показалось, я разглядел в тебе надлом. Ты перестал верить в мечты. Или скажем иначе: ты внезапно вырос. Словно проскочил много лет своей жизни. Словно из нее стерли время, когда ты должен был обрести себя. Использовать разные возможности. Воплотить сокровенные желания. Ведь ты не только за игрой внезапно суровел и давал понять, что тебе не до шуток. Тебя предназначили Храму… и, похоже, ты решился.

Иоанн снова сел и, понурившись, подпер голову руками.

— Интересно, что еще предопределила моя решимость… помимо треклятой суровости. И куда она меня приведет?