Юрий Торубаров - Иван Калита

— Я, — отозвался Митяй, видя, как другие отлынивают.

Хист ничего не сказал, только вновь покачал головой и пожал неопределённо плечами.

Митяю почему-то незнакомец дюже понравился, и появилось непреодолимое желание спасти его. Пришёл отец, с которым они бежали от постылой жизни.

— Ты чего не дрыхнешь? — спросил отец, глядя, куда бы сесть.

В землянке царил полумрак. Несколько коптящих лучинок слабо освещали огромное помещение, в котором находили приют несколько десятков человек.

Вот здесь они отсиживались после набегов. Но Хист и многие из его ватаги понимали, что отсюда надо уходить. Московский князь для поддержки купцов, которые хорошо пополняли его казну, выделил воев, и они всё сильнее наступали Хисту и его ватаге на пятки. Не долог день, когда они доберутся и сода. Оставался один путь — спускаться ещё южнее и, как говорил Аким, идти назад к казакам. Благо, это не возбранялось их неписаными законами. Эти вольные, свободные люди с силой вновь тянули их к себе. Сопротивлялся один ваттаман, боясь, что там уже его никто так не назовёт. Их жизнь он хорошо знал. У них многому и научился. Только воля предводителя удерживала ваттаманов от такого шага. Поддавшись когда-то на его уговоры, мол, одним будет лучше, они, как волки, отбившиеся от стаи, только и думали, как вновь вернуться к казакам.

Больной очнулся только на вторые сутки. Открыв глаза, он не мог понять, где находится. Полумрак мешал разглядеть помещение. Он попытался подняться, но не хватило сил. Из его груди вырвался стон.

— Ты что? — раздался незнакомый глухой голос.

И над ним склонилась чья-то обросшая голова.

— Где я? — напрягая все силы, промолвил он.

— Ты... у ваттамана Хиста, — послышалось в ответ.

— У ваттамана?

— У его.

Больной опять застонал.

— Что болит-то? — участливо спросил неизвестный.

— Всё, — услышал он в ответ.

— Худы дела. Пойдуть к ваттаману.

Он сделал было шаг, но что-то вспомнив, обернулся и спросил:

— А исть хошь?

— Нет, — тихо ответил больной.

Вскоре, сквозь дремоту, больной вновь услышал над собой чьи-то голоса.

— Так, значица, худ? — спросил Хист.

— Худ, худ, — ответил тот, кто недавно с ним разговаривал.

— Да, надоть к Акиму его тащить, — как бы в раздумье проговорил ваттаман, — кто... сподобится? — и почесал затылок.

— Я! — раздался сонный голос Митяя, — я сподоблюсь! — И он поднялся.

— Ладноть, всё одно. Выдержит ли? — Хист кивнул на больного.

— Все под богом ходим.

Митяй не стал оттягивать уход. Больного, одев в просохшие одежды, вывели на улицу и положили на волокушу. Хист спустился в схрон, принёс оттуда медвежью шубу и накрыл больного. С какого боярина или купца снял, было неведомо. Сулим подал Митяю котомку с едой и сунул в руку пучок сухого светца.

Митяй снял шапку, перекрестился, плюнул на руки, надел «хомут» и рывком взял с места, крикнув на прощание: «Покель!».

Вскоре лес поглотил его. Двигаться стало труднее. Мешали кусты, упавшие деревья. Частенько в ход приходилось пускать топор. Но он упорно тащил за собой больного. В его голове ни разу даже не мелькнуло сожаление, что ввязался в это дело. Он тащил и тащил больного. Надвигавшаяся темнота заставила Митяя остановиться. Он разгрёб снег, развёл костёр, напоил юношу отваром. Подбросив дров в костёр, чтобы огня хватило до утра, поднял полог ваттамановой шубы, подлез под бок к больному.

— Вместе будем — теплее спать! — с этими словами его голова упала на локоть.

Митяй проснулся на рассвете. Ещё не открывая глаз, он почувствовал собачий запах. Отбросив полу, приподнялся и в серо-тёмной пелене увидел собаку.

— Откеда? Не может быть, — прошептал он.

Но это был огромный пёс. Таких Митяю видеть не приходилось.

— Пёсик! — позвал он собаку, — идь ко мне.

Тот, прихрамывая, прокондылял мимо Митяя и остановился около больного, тщательно обнюхивая его. И тут вдруг с псом что-то случилось. Он радостно заскулил и стал старательно лизать лицо больного. И до Митяя дошло, что псина нашла своего хозяина. Разве мог пёс так лизать чужого ему человека!

— Ну что, псина, — глядя на него, сказал Митяй, — нам пора.

На этот раз всё чаще и чаще глубокие овраги преграждали путь. Ельник стал меняться на дубовые и берёзовые рощи. Митяя это радовало: недолго осталось и до Алима. Преодолев очередной подъём, они спустились в удолье. Это вещало о речной близости. Так и есть. Вот и река. Ветер сдул снег со льда, и он, чистый, голубой и прозрачный, казался стеклом, на который страшно было ступать. Но Митяю было не до наблюдений. За рекой Алим. И он, думая только об одном, спокойно вступил на эту зимнюю красоту.