Борис Федоров - Царь Иоанн Грозный

Грязной показывал на золотую медаль, отличие знаменитых воевод.

— Пожалуй его, Симеон Бекбулатович, — сказал царь любимцу своему, молодому татарскому царевичу.

Симеон отгадал мысль Иоанна, и шут от его толчка перевернулся на земле несколько раз при громком смехе бояр.

— Доволен ли жалованьем? — спросил Иоанн.

— Челом бьёт на милости Васька Грязной, лишь бы не подчивал его, как немецких послов.

— А разве не весело пировали?

— Сам знаешь, прислуги было много, блюда золотые, а все пустые.

— Как ни честили дорогих гостей, — сказал с усмешкою князь Мстиславский, — что честь, когда нечего есть!

— То правда, — сказал князь Юрий Васильевич.

— Немцы пыхтели, краснели, — продолжал Грязной, — а я-то упрашивал...

— Как Эзопова лисица журавля, — сказал Иоанн, — ты сказал бы по-немецки: за пустое пустым и платят; дани не присылали, а послы их к нам рыщут.

— Так и за подчиванье не взыщут, — прибавил Грязной.

— Поделом немцам! Землёю богаты, а мужеством скудны, — сказал Шереметев.

— И горды, — прибавил князь Горенской.

— Все рыцари их ходили как князья в светлой одежде, — заметил Мстиславский, — а жёны в храм Божий без атласного платья не шли.

— Зато святая Русь одолела немцев, — сказал князь Горбатый.

— Святая Русь! — сказал Грязной. — А спроси, князь, кто строил нам соборы, — ан все немцы, то Аристотель, то Алевизо.

— Твои немцы из итальянской земли, — сказал Шереметев.

— Мне всё равно, — возразил Грязной, — домовой ли в доме, леший ли в лесу, всё тот же бес.

— Репнин ли, Горбатый ли, все адашевцы, — сказал Вассиан на ухо Басманову, а тот повторил Иоанну.

— Бог и слепых умудряет, — сказал князь Горенский. — Немец же выстроил Покровский собор, а как красив!

— Малые главы прижались к большой средней, как дети к матери, — сказал Шереметев.

— Как мы, твои богомольцы, около тебя, государь! — сказал Левкий Иоанну.

— Так, государь-братец, — подтвердил Юрий Васильевич.

— Он и построен в память взятия Казани, — сказал царь, — где со мной были храбрые... — Тут он остановился.

— Вольно тебе было, государь, — подхватил Грязной, — не взять меня под Казань; я дело бы справил не хуже, чебурахнул бы хоть какого великана.

— Как Курбский татарина Янчуру? — спросил Репнин.

— Не о поганых речь, — сказал Грязной.

— Тебе ли так говорить? — заметил князь Александр Горбатый. — Вспомни, что Курбский — оберегатель святорусской нашей земли.

— Да, — сказал, вслушавшись, Грязной, — медведь медовые улья стережёт, только уцелеет ли мёд?

— Этого медведя давно бы пора в зверинец, — сказал небрежно Фёдор Басманов.

— В Ливонии побрал несметные корысти! — проворчал Алексей Басманов.

— Неправда, одна корысть его — слава, — возразил с твёрдостью Репнин.

— Смотри, пожалуй, лисица по волке порука, что овечек берег! — воскликнул Фёдор.

— Не юродствуй, Басманов, — сказал князь Горбатый.

— Не думаешь ли, что я Никола Псковский? — гордо спросил царский любимец.

— Тот юродствует для спасения, а ты для кубка...

— Князь Горбатый! — вскричал Иоанн. — Кому говоришь ты и в чьём присутствии?

— Государь! Он младший в царедворцах, а я старый боярин думы твоей, потомок князей суздальских.

— Князь Горбатый, я тебя выпрямлю! — гневно сказал царь.

— Все адашевцы, как борзые, заходили на цепях, — шепнул Вассиан Скуратову.

— Я знаю, — сказал громко Иоанн, — что здесь ещё много единомышленников Адашевых и Курбского. Дорого мне стоят сберегатели земли русской!

— Что долго думать, государь? — сказал Грязной. — Произведи Курбского из попов в дьяконы, зашли его куда-нибудь, хоть в вельянские воеводы или степи басурманские, сыщется разорённый городишко, пусть там себе воеводствует ярославский князишка.

— Умён ты, шут Грязной, — сказал Иоанн, — за это велю провезти тебя по городу на быке с золочёными рогами.

— Завеличается он, государь, — сказал Левкий, наливая чашу мёду.

— А тебе завидно? — спросил Грязной.

— Что завидовать, — сказал Левкий, допивая кубок, — смотря на лес, сам не вырастешь. Поздравляю с почестью!

— Пить так пить, — говорил Грязной, потягивая вино из воронка и передавая другим сидящим, — весёлая беседа на радости — пир! Только мёду мало... А чтоб на всех достало, хорошо бы ливонскую бочку выкатить.

— Потешьте шута, — сказал Иоанн.

И чашники вкатили серебряную бочку.

— Не испугаете, — закричал Грязной, заглянув в пустую бочку, — завтра же вытрезвлюсь.