Константин Тарасов - Погоня на Грюнвальд

Утром в поле над Лабой гуситы вырыли яму, сложили своих павших братьев и насыпали над могилой курган. Сняв шапки, помолчали в память товарищей, и войско Прокопа тронулось дальше по дорогам войны.

Еленка после отнятия двора жила у Ильиничей. Как-то зимой заехал к ним сын старого Бутрима, бывший в Кракове и видевший людей из отряда Корибута. Они и сказали ему про смерть Юрия. Назавтра Еленка уехала в Полоцк, пришла в монастырь, и старуха игуменья, поглядев ей в глаза, отвела в келью. Прошлая жизнь стала как бы чужой. Еленка редко молилась о родных и об Юрии. Что было просить для них у бога? Они сами заслужили себе вечную милость. Но было много живых обездоленных людей, которым выпали еще большие беды, чем ей, и она старалась посильно помочь им, сказать слова утешения, чтобы хоть на миг просветлела их душа в этом тяжком, безжалостном к человеку бытии.

В пасхальную ночь 1418 года князь Данила Острожский с отрядом в пятьсот всадников наехал на Кременец, побил замковую охрану, и князь Швидригайла – враг Витовта, противник унии Литвы с Польшей – вышел на волю. В Кракове и Вильно ждали немедленного мятежа руси и всех связанных с этим последствий – войны православных с католиками, удара крыжаков на Польшу, возможного вмешательства московского князя; кто знает, как могла бы пойти история Великого княжества Литовского, если бы Швидригайла решился бросить клич восстания. Однако восемь лет заключения немногому научили узника. Князь умчал в Луцк, из Луцка – к австрийским немцам, от них – на двор императора Сигизмунда и оттуда проторенной дорогой – в Мальборк, за прусской помощью. Но времена после Грюнвальда изменились, и, помимо обещаний, Швидригайла ничего не получил. Уразумев ошибку, князь смирился с судьбой, принес Витовту присягу на верность и сел в прежних своих Брянском и Новгород-Северском уездах, где и прожил без бунта и измен до октября 1430 года, когда засияла над ним счастливая звезда. Но об этом чуть позже. В том же году, как стал волен Швидригайла, умерла княгиня Анна. Витовт коротко погоревал и женился на Юлиане Гольшанской. Вскоре в очередной раз овдовел и Ягайла. Великий князь, желая иметь влияние на короля, представил ему сестру жены Софью, которая считалась первой красавицей на Литве. Ягайла глянул, влюбился, женился и на семьдесят третьем году жизни стал отцом желанного всю жизнь сына, а когда ему пошел семьдесят седьмой год, у первенца появился брат. Хоть в костелах и возносили хвалу богу, наградившему старого короля сыновьями за благочестие, возникли толки, отрицающие присутствие в королевичах Ягайловой крови.

Более всех усердствовал в распространении этой позорной для короля молвы Витовт. По его приказу были даже пытаны несколько молодых бояр, когда-то замеченных в переглядывании с Софьей. То ли люди эти не были грешны, то ли, если и были грешны, проявили твердость духа, но убийственное для наследников короля признание Витовтов кат выбить из бояр не сумел.

Тем хуже чувствовал себя великий князь: род Ягайлы продолжался, его род на нем загасал, и уж тут ни власть, ни сила, ни золото, ну, ничто, ничто дать ему сына и уравнять таким счастьем с двоюродным братом не могло. Ягайла основывал династию, он, Витовт, отдавал ей все, чего домогся трудами жизни. Так было записано в Городельской унии, составляя которую никто не думал, что в старческом теле вдруг вскипит детородная сила. Воистину слово стало делом, и делом обидным – князь страдал. Впервые он со страхом ощутил, что наказан. Были сыновья. Их немцы отравили, это правда. Но кто их в заложники отдал? Сам. Их и следовало первыми спасать, а жену, братьев, смоленскую родню – как удастся. О себе больше думал, не о них.

И еще вспоминалась осада Пскова в 1406 году. Долгая, изматывающая, неудачная. Псковичи не сдавались, и он в досаде решил их устрашить – приказал убить детей в окрестных селах. Детей убили, и заполнили ими две ладьи, и пустили эти ладьи по реке Пскове, мимо псковского кремля. Не оробели псковичи, не открыли ворота. И теперь Витовт запоздало каялся в том бессмысленном злодействе, искал ему объяснение: «А кто не грешен?» И думал, как не отдать Великое княжество Ягайловым сыновьям. Припомнилось ему давнее кежмарское предложение Сигизмунда о коронации. Сейчас оно оказывалось кстати: корона на его, Витовта, голове отделила бы Литву от Польши, литовский трон – от Ягайлова выводка; своим наследником князь решил сделать брата Жигимонта Кейстутовича, у которого был сын. И одновременно явились бы две новые династии: в Польше – Ягеллоны, в Литве – Кейстутовичи.