Анатолий Крикун - Жизнь прожить – не поле перейти. Книга первая. Земля

останешься. Денежки общественные счёт любят и раз вам народ доверил, то его уважьте. Харчишки берите, не

испортились чтобы в дороге и дух по вагону от них не шёл. Если кто в друзья начнёт набиваться – лишнего не болтайте. До Киева дорога от нас вам известная и короткая – что по Десне, что по тракту, что по железке. От Киева на Москву каждый день идут поезда, за два дня обернуться можно. Далее через Самару до Уфы ещё дня от силы три катить. Хорошо бы, если земли рядом с дорогой и городом были. Думаю, чем в нашей глухомани и болотине счастье искать – лучше и на другие места глянуть и если интерес появиться, то и двинуться. Хорошо, что быстро решились – ведь

вчерашние гости по другим весям потряслись. Поэтому, мой вам совет – поспешайте. Как соберётесь, я вас до Киева мигом доставлю и чем смогу – помогу. Ну, лады!

– Лады, лад, Лука Карпович, спасибо за услугу. Мы поторопимся, – подвел итог Евсей. Молчавший, во всё время толковой беседы, Шобета, твёрдо заявил:

– Через день, к утру жди нас в полном снаряжении. Евсей решит проблемы с шинелью и старухой.

Покинув правление, Шобета довёл Евсея до дома,

сообщил старухе, что при всякой нужде Титок ей поможет.

На том и попрощались. Вернувшись домой, Шобета

коротко сообщил жене:

– Завтра в дорогу собери, что следует на полмесяца. Я до мужиков дойду и сообщу когда мы отбываем.

Лука Тимофеевич, тем временем, выправил документы

на Починка Евсея Кузьмича и Шобету Семёна Семёновича 72-х и 40 лет села Летяки, Баразянского уезда

Черниговской губернии, свободного сельского сословия обыватели, направлены сельским миром в Уфимскую губению для устроения земельных переселенческих дел. Быстро обернулся в волость, заверить их. Посыльный предупредил конюх, чтобы он приготовил лошадей в бричку. Рысаков содержало общество. До железнодорожной станции Пирятин было вёрст сорок, а там можно было сесть на поезд Киев-Москва. В полдень Лука Тимофеевич посчитал, что все дела решил в правлении и пошёл по домам поговорить с мужиками, которые, по его

предположениям, могли согласиться на переселение. Прошедший сход перевернул жизнь на селе,

преобразившемся в разворошенный муравейник.

С утра, в день отъезда ходоков, на майдан перед

правлением стали обираться люди пожелавшие проводить ходоков. Староста и Лука Тимофеевич стояли на крыльце. Бричка была готова к дороге по распутице. Конюх помахивал плетью, отгоняя мальчишек от лошадей, чувствуя свою особую значимость. Шобета с семейством был уже здесь. Увесистая котомка стояла на крыльце. В конце улицы замаячил Евсей Кузьмич, сопровождаемый не успевающей за ним, супругой. Подогнанная шинель, сидела на нём ладно – по фигуре. Бывший гвардеец, пятнадцать лет

тянувший солдатскую лямку был широк в плечах и длиннорук. Твёрдой, молодецкой походкой он приблизился к собравшемуся обществу приветствующему вразнобой Евсея, словно помолодевшего от своей значимости и оказанного обществом доверия. На ногах были

растоптанные валенки на резиновом ходу (в блестящих галошах), гармонирующих своим цветом с шинелью. Заботливая старуха, заботясь о здоровье прифрантившегося мужа, пригрозила ему, что не отпустит – если тот не будет держать ноги в тепле. На важный случай дед вырядился в тёмный пиджак, приготовленный к вечному успокоению на погосте, ни разу не одёванный и пропахший нафталином, чтобы моль ущерба шерсти не нанесла. Штаны, на этот случай, он не тронул, а одел парадно- выходные, на манер

казацких – шаровары с красными лампасами. Рубашка, когда-то давно, сшитая ещё лишь второй молодости супругой, слепила из под расстегнутой шинели, белизной. Через плечо шинели, с начищенными до блеска оловянными пуговицами, свисали блестящие сапоги с нестёртыми желтеющими подмётками и чёрными каблуками с блестящими подковками. Таким яловым сапогам и сносу нет – ими могли пользоваться несколько поколений в бережливой семье. Хлястики сапог были связаны шнуром переброшенным через шею и лёгшим на плечи. При ходьбе сапоги болтались как ещё одна пара рук, поскольку, завидев столько провожающих, дед перешёл на легкий галоп и старуха, совсем отстав, лишь махнула рукой и, тяжело дыша, присоединилась к обществу, став рядом с мужем, явившимся центром внимания. За старухой пришёл

соседский подросток и за плечами нёс объёмистую торбу, которая тянула плечи, горбила спину и была заполнена тем, что Евсей посчитал необходимым взять в дальнюю дорогу из того, что приготовила жена и снарядили добросердечные и не жадные соседи. Запыхавшийся и улыбающийся Евсей, остановился у брички, поклонился на три стороны – сначала крыльцу, а потом правому и левому краю. Титок опять не удержался: