Людмила Палатова - В начале пути

– Началась застройка Комсомольского проспекта с обоих концов одновременно. У вашего куратора был собственный дом на этой улице. Дом подлежал сносу, а взамен ему дали квартиру на Коноваловских пашнях, откуда до работы надо добираться только пешком по тропинке через большой овраг. Никакого транспорта туда нет. Пока с помощью шефа он добивался квартиры в центре, у него рецидивировала жестокая экзема, особенно на обеих руках. Так что в операционной он уже не появится долго.

Бродя по отделению в рассуждении, где бы приткнуться писать, Аня снова заглянула в ординаторскую. Народу там было не протолкнуться. Большинство присутствовавших врачей были молодыми. В комнатке «стояла ржа». Народ покатывался с хохота. Юра, записной анекдотчик, только что выдал очередной шедевр. Дружный смех наконец умолк. И тут раздался голосок Ниночки: « А я не поняла!». Заржали снова, на этот раз уже над ней – она ведь смеялась над анекдотом вместе со всеми. Кто-то из сердобольных старших объяснил смысл байки. Помолчали. Заведующая отделением, дама, с точки зрения Ани, довольно старая, лет сорока, вслух составляла расписание операций на завтра.

Субординаторов расписали на пост «у больного». Обязанность этого «специалиста» заключалась в постоянном наблюдении за общим состоянием, пульсом и давлением крови, дыханием и двигательными реакциями. В случаях необходимости он должен был перелить жидкость, а то и кровь. Большинство операций тогда выполнялись под местной анестезией путем «тугого ползучего инфильтрата» по Вишневскому. Новокаина вводили весьма значительное количество. Операции на брюшной полости требовали определенного мастерства при этом виде обезболивания, но всё равно болевые ощущения пациент испытывал, кашлял, особенно курильщики, при этом повышалось давление в животе и выбрасывались на поверхность кишечные петли, часто под скальпель хирурга. Больной слышал всё, что говорят между собой операторы, в том числе и споры и сомнения, что не улучшало его самочувствия. Но главное – при любом осложнении помощь могли оказать самую минимальную. При ухудшении сердечной деятельности вводили камфору под кожу. Это был масляный раствор, который начинал оказывать действие на другой день. При остановке дыхания – «руки вместе, руки врозь», а стерильные простыни − куда попало. Понятия «интенсивной терапии» в то время не существовало. Послеоперационные палаты только начинали выделять, но там работала обычная медсестра, которая не умела оказывать помощь в критических состояниях, и никаких средств для этого не существовало. Именно в период преимущества местного обезболивания существовал термин «идиопатическое расширение желудка». Это явление не было частым, но впечатление создавало просто устрашающее. Оно полностью исчезло с появлением эндотрахеального наркоза. Синдром наблюдался на первые−вторые сутки после резекции желудка, культя его занимала всю брюшную полость, развивались парез кишечника и тяжелая сердечно-сосудистая недостаточность. Причины остались неясными. Скорее всего, главную роль играли чревное и солнечное сплетения. Исход, как правило, был летальным.

Общий наркоз тоже сопровождался многими неприятностями, одна из которых звучала: «больной не дышит». В зрелом возрасте Аня прочла, что уже в 1936 году в Америке было создано общество анестезиологов. В середине 20-го века у нас такой науки не существовало. Она появится позже. А пока − эфир через маску Эсмарха, до четырех банок на одну операцию, даже ещё в редких случаях − хлороформ.

Вот такая задача предстояла Ане на завтрашний день. Надо сказать, что наши ребята никаких опасностей не ожидали, потому что пока находились в счастливом неведении.

На следующий день, облачившись в свой халат и повязав косынку, Аня направилась в операционную, где в начале трудового дня командовала Фрося, санитарка с военных времен. Крохотного роста, кругленькая, проворная, но не суетливая, она знала всё, и просить её ни о чем было не надо. Аня заняла своё место возле головы пациента и наблюдала, как на соседнем операционном столе начинают эфирный наркоз. Молодой врач плотно приложил к лицу больного марлевую маску, уплотнил её двумя вафельными полотенцами и начал капать из бутылочки эфир. Пациент, здоровый детина, был привязан за руки и ноги, но умудрялся ёрзать на столе. Потом сильным движением он освободил руки, сел и хорошо поставленным голосом начал: «Вот мчится тройка почтовая…». Свободный народ сбежался к столу и попытался уложить дебошира обратно, но старания их успехом не увенчались. Дяденька успел выдернуть иглу из вены, послать ампулу с физраствором в одну сторону, а докторшу «у больного» − в другую. Операционные столы в то время были довольно хлипкими, выданными по остаточному принципу. Возникла опасность, что товарищ встанет вместе со своим ложем, но тут подоспела помощь в лице мужской части коллектива. Больной к этому времени стал от наркоза отходить и внял уговорам. Его уложили, фиксировали и продолжили наркоз.