Светлана Кочергина - Вековая история. Из жизни Ивана Посашкова

Тем временем началась война.

Однажды на дверях столовой, где я подрабатывал, увидел объявление: «Граждане 1924 года рождения и старше должны явиться в военкомат по месту жительства». Собрал я вещмешок – кружку, ложку, зубную щётку, продовольствия на одни сутки. Предупредил коменданта общежития и ушёл в военкомат.

Шёл август 1942 года. Нас направили в ашхабадское пехотное училище. Таких как я «мирных» оказалось всего двое на тысячу человек, которые уже воевали на передовой. С 23 августа начались занятия. Преподавали нам офицеры, побывавшие на фронте. Однако опыта у них имелось маловато, так как они попадали в учебку, получив ранение после первого боя. А те, кто воевал в 1918-м, тоже не могли толком ничему научить, поскольку война была другая совсем! Позже стали приезжать уже более опытные преподаватели.

К концу декабря 1942 года, когда дела на фронте сильно осложнились, все курсанты были одеты в солдатскую форму и готовились к отправке в Сталинград. Одели, обули, дали обмундирование и стали готовить к погрузке в эшелоны. Однако отправка задерживалась, и солдаты (в Ашхабаде стояла жара) валенки, ушанки попросту попропивали. Через две или три недели пришёл другой приказ Сталина – отличников и командиров-сержантов оставить в училище и доучивать до офицеров. Нас из 1 000 осталось 200, а большинство отправили солдатами на фронт под Сталинград. В марте оставшимся в училище присвоили звание офицеров и тоже отправили на фронт.

Но случился такой казус. Те, кто закончил училище, но не воевал, выходили со званием «младший лейтенант». Я воевал, был ранен, лечился, опять вернулся на фронт – по-прежнему в звании младшего лейтенанта. Лишь много позже выяснилось, что звание «лейтенант» мне присвоили ещё в училище как отличнику боевой и политической подготовки, но ни я об этом не знал, ни мои командиры.

Из училища молодых офицеров направили на Южный фронт. Встречали нас на Северном Кавказе. Когда состав подошёл к станции, немцы начали её бомбить – по наводке предателей из местного населения. Расчёт был абсолютно точный. Нас и по дороге всё время бомбили, но помогло то, что машинист, который вёл поезд из Махачкалы на передний край, оказался опытным. Немцам так и не удалось отбомбить этот эшелон.

Нас привезли на рассвете. Мы были спросонья, когда немецкие бомбардировщики вновь начали обстрел. По команде старшего все бросились вон со станции, и потерь не было никаких. Мы удалились километров на десять от станции и вырыли траншеи, а ночью опять налетели бомбардировщики нас бомбить – вот какое было предательство со стороны местных!

Когда мы первый раз побывали под бомбёжкой, то поняли, что шутки плохи, тут надо соображать, что делать и как. Недолго нас там держали. Через пару дней отправили по дивизиям. Я прибыл в 230-ю дивизию командиром стрелкового взвода. Был март 1943 года. А буквально через два дня мы перешли в наступление. И так я воевал до августа 1943-го. Тогда начались активные боевые действия, и 23 августа меня ранило.

До ранения я даже не понимал толком, что на войне. Солдаты всё делали по моей команде – ты заряжай, ты стреляй! А мне положено командовать, и всё. Что там рвутся снаряды и мины – не моё дело. И только тогда страх напал, когда вечером 23 сентября 1943 года мина разорвалась прям передо мной! Мне осколком перебило правую ногу, и она повисла, я упал. И понял, что тут шуток нет – всё на полном серьёзе.

А был приказ Сталина, что возле раненого, будь ты хоть командир роты, никому оставаться нельзя. Похоронных команд тогда не было вообще…

Так вот, лежу я с перебитой ногой, кровь хлещет, и никого вокруг… Достал перевязочный пакет из вещмешка и перетянул ногу, чтобы кровь не шла. Стемнело быстро, ни санитаров, никого нет… Вдруг слышу – звякает. Когда собака идёт на поводке, так звякает. Подошла ко мне, обнюхивает. А это санитар с собакой. Положил он меня на носилки, привязал к собаке и сказал: «Держись крепче, она сейчас будет бежать как ненормальная!»

Оказывается, собаки по-разному идут на фронт и с фронта. Я потом убедился в этом на примере нашего верблюда, который нам еду возил. Когда он шёл на фронт, то орал так, что было слышно в радиусе 50 километров! Все враги знали, что везут ужин! Зато назад бежал молча и так, что просто не знаю, как эта кухня не переворачивалась: она подпрыгивала как футбольный мяч!

Когда выстрелы автоматной очереди уже не были слышны, собака пошла спокойно и привезла меня в медсанбат. В то время никаких обезболивающих не было. Только одно лекарство – риванол – обеззараживающая жидкость. Но она не давала никакого обезболивающего эффекта!