Алексей Ильин - Слезы Бодхисаттвы

Вдруг молодой человек почувствовал, как кто-то резко схватил его за плечо. Он резко дернулся и попытался отползти в сторону, но руки и ноги будто отнялись и не желали двигаться. «Нет, не сейчас, только не сейчас, я не готов, я не хочу…» – в голове у журналиста ворочались путаные панические мысли, он уже начал прощаться с жизнью, которая вот-вот должна была оборваться…

– Вадим, ты как, в порядке? Ты не ранен, дружище? – послышался голос Гриффитса.

Журналист, наконец, пришел в себя и увидел склонившееся над ним взволнованное бородатое лицо австралийца.

Он попытался что-то ответить, но не смог произнести ни слова. Он чувствовал, как все его тело слегка подрагивает, будто в ознобе. Гриффитс аккуратно подхватил своего молодого коллегу под руку и помог вылезти из канавы.

– Ладно, держись, друг. Все позади, эти уроды уже улетели. Я пойду, поработаю немного.

Журналист кое-как отряхнулся от покрывавшей его грязи и пыли, затем огляделся по сторонам и не сразу поверил своим глазам. Идиллический сельский пейзаж в одночасье превратился в поле боя после ожесточенного сражения. В воздухе стоял густой, неприятный запах гари и витала серая плотная дымка. На земле повсюду виднелись металлические осколки снарядов и небольшие воронки.

Старик-пастух лежал на траве, раскинув руки в стороны: он был мертв. Рядом с ним валялись две дохлые козы. У одной из них снарядом было разворочено брюхо, и оттуда медленно вылезали сизые внутренности. При этом несчастное животное все еще билось в предсмертных судорогах и жалобно блеяло. Остальные козы беспорядочно разбрелись по полю.

Чумазые ребятишки, всего несколько минут назад мирно игравшие возле одного из домов, теперь испуганно выглядывали из большого глиняного чана, в котором они успели спрятаться от бомбежки. Вадим увидел, как их мать подбежала к чану и помогла детям выбраться из него, горячо обнимая каждого ребенка и громко рыдая.

Возле другого деревенского дома, соломенная крыша которого была объята огнем, Вадим заметил еще одно мертвое тело: молодой парнишка лежал на пыльной земле лицом вниз, а под ним растекалась густая темно-красная лужа. Возле него сидела на коленях седая старуха с растрепанными волосами и горько плакала. Она попыталась перевернуть мертвое тело своего сына, но у нее не хватило для этого сил.

Все журналисты были целы и невредимы. Они, как и Вадим, смогли благополучно пересидеть вертолетную атаку в придорожной канаве. Китаец-телеоператор уже закинул на плечо свою камеру и снимал ужасающую деревенскую панораму, Гриффитс бегал по разбомбленной деревне, щелкая своим фотоаппаратом, чехословацкая журналистка и рыжеволосый югославский корреспондент помогали какой-то старушке собрать рассыпанные по земле пожитки и о чем-то с ней беседовали. Трое военных тоже не пострадали и теперь спешно усаживались в свой джип: видимо, собирались ехать за подмогой в соседнюю деревню.

Автобус каким-то чудом остался цел, однако во время налета он сорвался с домкрата и сильно покосился, а заднее колесо еще глубже ушло в дорожную выбоину.

Вадим впервые в жизни увидел смерть так близко. Она была рядом, совсем рядом, несколько минут назад она будто вплотную приблизилась к нему. В этот момент жизнь впервые показалась молодому человеку хрупкой, невесомой, призрачной субстанцией, которая может рассыпаться в один миг.

Обо всем этом Вадим читал в книгах, но никогда не думал, что ему придется столкнуться с этим в реальности. Он понимал, что нельзя стоять на месте, что нужно помочь несчастным деревенским жителям, попытаться поговорить с ними, набрать материал для эксклюзивного репортажа, как это уже делали его коллеги… Но он не мог заставить себя сдвинуться с места, его ноги будто приросли к земле, они предательски подкашивались и становились все слабее и слабее.

Вадим опустился на колени, еще раз оглядел ужасающее «поле боя», все еще затянутое пыльно-серной дымкой, и почувствовал, как на его глаза наворачиваются слезы. Через несколько минут он лежал на земле и тихо плакал, закрыв лицо испачканными землей руками.

Викрам медленно брел по лесной дороге к школе, насупленный и угрюмый. То, что произошло утром, было настолько противно, мерзко и гадко, что от одной мысли об этом мальчика начинало подташнивать. Но ни о чем другом думать, к сожалению, не получалось.

Утро началось с громких крикливых возгласов, доносившихся со двора. Викрам протер глаза, встал и подошел к окну. Мальчик увидел своего отца, который разговаривал о чем-то с хромоногим Сроном, неприятным ворчливым крестьянином лет пятидесяти, нелепо прихрамывавшим на правую ногу. Срон был явно очень недоволен и в чем-то упрекал Хиена, размахивая руками и то и дело хватаясь за голову. Хиен пытался успокоить разгоряченного соседа, но тот будто не слушал его и продолжал разражаться громкими ворчливыми тирадами.