Глеб Пакулов - Варвары

Юноша откачнулся от тумбы, но тут же опять привалился к ней спиной. Глядя на бледнолицую женщину, как он подумал – жену капитана – и, стыдясь своей немощности, он виновато улыбнулся. Лоб его лоснился от пота, внутри все горело и рвалось на лохмотья. Корабль то исчезал, то вновь появлялся перед глазами, но женщина всегда оставалась на своем месте, по-прежнему глядя на Азгура и не видя его.

– Пить! – просипел он по-персидски.

– Что? – встрепенулась Опия.

– Я не справлюсь с веслами… не умею, – уже по-эллински зашептал Азгур. – Возьмите меня с собой так. Ваши враги персиды ловят меня. Видел их вчера здесь на земле синдов… Это надо спасти, передать.

Юноша разжал кулак, показал почерневший наконечник.

– Заплати этой дрянью капитану, – поморщилась Опия, только теперь разглядев оборванца, и от вони защемила нос тонкими пальцами, с длинными ногтями, краплеными красным. Но что-то в нищем было такое, отчего гетера опустила руку, поднялась и, путаясь в длинном плаще, маленькими шажками приблизилась к борту.

«Он умирает, – подумалось ей. – На эллина не похож. Бегущий из неволи скиф?»

– Что это и кому передать? – спросила она, видя, как из глаз нищего потекли мутные слезы, а протянутая рука со странным предметом на ладони затряслась.

– Скифам. Только самому царю, – ответил Азгур. – Умру я за веслами, не выдюжу. Ты передай, госпожа.

Длинный крик покрыл все другие шумы. Опия глянула в сторону отмели. Оттуда бежал матрос с их триеры и что-то орал, а за ним неслись всадники, поблескивая поднятыми мечами. Нищий всмотрелся в конников, фигура его напружинилась. Он тоскливо вскрикнул, подбежал к трапу и неумело перебрался по нему на корабль. Еще раз оглянулся на всадников, упал за рулевой мостик, зажал ладонями уши. Капитан в два прыжка оказался у трапа, сбил его ногой в море. Оскалив зубы, выхватил кинжал и бросился к причальному канату.

– Персы! – заорал он. – Все на места, отходить!

Лезвие раз, другой отпрыгивало от натянутого каната. Тогда капитан стал пилить его кинжалом, вместо того, чтобы просто скинуть с причальной тумбы. Канат лопнул, и корабль начало относить. Матросы на пристани бросали поклажу, прыгали на палубу через водный прогал. Одни распластывались на настиле, другие, не допрыгнув, повисали на борту, срывались в воду.

– Паруса ставить! – распоряжался капитан, хватаясь за туго свернутую на рее парусину. Теперь он не суетился, команды отдавал четко, сам появляясь там, где было особенно нужно.

– В трюм! – приказал он Опии, вскакивая на мостик и наваливаясь грудью на штурвал.

Гетера, казалось, не слышала его. Она смотрела на бегущего к причалу матроса. Тот не добежал. Стрела влетела ему меж лопаток, и он упал на четвереньки, неловкой рукой ловил древко, промахивался, хватал воздух судорожными пальцами. Всадники мимо него вымахали на причал. Передний взвизгнул, скатился с коня и, припадая на ногу, кинулся к краю пристани, на ходу разбирая кольца волосяного аркана. Петля щелкнула по мостику над головой нищего. Юноша оборотил кровоподтечное лицо к хромому, оскалился загнанным волком.

Что-то обожгло щеку Опии. Она вскрикнула. Две стрелы одна за другой воткнулись в мостик, на котором стоял капитан в распустившейся алой феске. Матросы ползли по реям, растягивая тяжелую парусину. Ветер рвал ее из рук, концы полоскались, хлопали. По мачте вниз скользнул матрос с вогнанной в бок стрелой. Он сел на палубу, руки разжались, и матрос опрокинулся навзничь, затылком на просмоленный настил.

– Держите штурвал! – простонал капитан, горбясь над колесом. Конец его фески, только что хлопавший на ветру, теперь был пришпилен к плечу желтой стрелой. Крови видно не было. Она пропала на алой тряпице.

На мостик вскочил толстогубый матрос. Выкручивая штурвал, он с трудом выправил корабль, начавший заваливаться гнутым носом под ветер, к берегу. Стрелы вымели палубу. Незакрепленный до конца парус одиноко щелкал на ветру: матросы бросили его и сиганули в трюм. Из гребного отделения слышались хлопки кнута надсмотрщика, рев прикованных рабов. Подталкиваемый недружно шлепающими веслами, корабль нехотя отдалялся от порта.

– В трюм, женщина! – капитан ругнулся, раскачивая стрелу, всаженную под лопатку. Он согнул ее, выдернул, зачем-то положил на помост у ног рулевого и между исщетинивших палубу стрел и убитых матросов пошел к мачте закреплять парусину. Нищий ползком добрался до трюма, скрылся внизу. Опия юркнула следом. Но женское любопытство перемогло страх. Да и стоять среди простолюдинов, стиснувших ее мокрыми телами, вдыхать густой запах пота и вонь загнившей солонины, стоящей тут же в пузатых бочонках, было для изнеженной гетеры противнее смерти. Поддерживая на отлете полу шелкового плаща, она пошла наверх, плотно пришлепывая подошвы золоченых сандалий на вытертые ступени.