Глеб Пакулов: Варвары

Хотела сказать что-то еще, но не сказала, а только дрогнула пухлым ртом. На переносицу прямого носа, с едва заметной горбинкой, набежала упрямая складка, щеки потемнели от густого румянца.

Все еще грея руки над светильником, царь укоризненно пробормотал:

– Эллинская кровь матери мутит тебя. Подумай обо мне, злая. Дай увидеть внука, помоги умереть радостно. Чем тебе плох Скил?

– Скил хороший. Я радуюсь, когда он приходит сюда.

– Видишь – радуешься!? – с надеждой воскликнул Агай. – Он воин храбрый, а что в шрамах… Иззубренный меч – надежный меч.

– Опять ты за свое, отец! – Ола капризно притопнула. – Я сказала, мне спокойно в присутствии Скила. Разве этого мало вам?

Агай устало махнул рукой на задержавшегося было у входа Скила, и старейшина исчез. Ола бережно обхватила голову отца, прижалась к ней щекой. Растроганный внезапной лаской своенравной дочери, Агай гладил ее спину, хмурился, моргал и никак не мог сморгнуть с глаз мокрую пелену. Досадуя на невольную слабость, он решительно отстранил дочь.

– Ты поступаешь со мной хуже Дария, – пробурчал он, отвернув от нее лицо. – Вытесни из сердца Лога. Он рожден от женщины племени Росс. И не это самое худое. Он почему седой от рождения, от первого крика? Так не должно быть. От скифа рождается скиф, так всегда было, и предки наши не помнят другого.

– Мать его была белой, говорят, – ласково вставила Ола.

– Э-э, что мать! – Агай поглядел на дочь. – Она была женой славного воина. Зачем не родила ему сына-скифа?

Ола улыбнулась. Агай задумчиво рассматривал ее.

– Правда, Лог великий мастер. Это не от ранней ли седины? – проговорил он. – Я живу долгий век, но такого мастера не знал. Даже эллины завидуют его рукам.

– Да, отец! – вздохнула Ола. – Боги сидят вокруг него, когда он работает, и водят его рукой. Приблизь Лога, отец, возьми зятем.

– Хватит! – прикрикнул Агай. – Не натягивай полог позора на мою голову. Зятем моим будет равный тебе. Сын вождя или вождь. Слышал, есть у Агафарсиса сын Когул. Породнюсь с сарматами!

Ола поникла.

– Если я вытесню Лога из сердца, оно станет пустым. Я умру. Разве ты этого хочешь, – сказала она. – Вспомни мать мою. Не ты ли рано свел ее с этого света, насильно отобрав от другого?

Агай сгорбился, голова его меленько затряслась.

– Да, – подтвердил он, – но я держал ее здесь.

Царь прижал руки к груди.

– Здесь, – повторил он. – Но ей было плохо здесь.

– Так знай же! Мне будет плохо в груди и у Скила и у Когула!

– Иди к себе, – Агай махнул в сторону внутренней половины. – Я не умею с тобой говорить.

Ола прошла мимо. Он слышал шорох ее платья, позвякивание подвесок. Вдруг что-то вспомнив, Агай всмотрелся в спину дочери, окликнул:

– Ола!

Девушка обернулась, недоуменно посмотрела на отца. Агай подошел к ней, взял руку, поднес к глазам. На запястье дочери блестел знакомый ему браслет. Те же две золотые змейки обвивали друг друга чешуйчатыми телами, образуя витую спираль, и так же горели на месте глаз прежние изумруды.

– Вот она – вторая беда! – ужаснувшись своему открытию, простонал Агай. – Это браслет твоей бабки, моей матери, которая уже пятьдесят лет беседует с тенями предков!

Ола испуганно выдернула руку, отступила.

– Мне его дал Лог, – бледнея, призналась она. – Я пошлю узнать, где он взял его!

– Сними! – вскрикнул Агай. – Осквернителю священных гробниц – лютая смерть! Так велит закон, и никто не спасет нечестивца, даже ты!

Она торопливо сдвинула браслет на длинные пальцы. Агай ухватил его трясущейся рукой, сдернул прочь. Засовывая браслет в боковую прореху кафтана, царь прошаркал к трону, сел и, насупившись, вперил взгляд себе под ноги. Седогривая голова его четко пятнила на фоне пламени светильников, и со стороны сгорбленная фигура Агая казалась совсем неживой, черной. Только на золотой гривне под бородой да на носках мягких, вызолоченных сапог мерцали живые искорки.

Ола тихо отступила ко входу во внутреннюю половину шатра, расслабленной рукой отодвинула занавес.

– Кун! – неожиданно позвал царь и посмотрел в сторону дочери. Он не заметил ее в затемненном углу, отвернулся, выкрикнул строже:

– Ку-ун!

Девушка прикрылась занавесом и осталась стоять за ним. Что-то лязгнуло за порогом главного входа, тяжелый ковер отпрянул вбок, и в шатер впрыгнул начальник стражи. Увидев тихо сидящего на троне Агая, Кун так и замер с вытянутой вперед левой рукой, которой только что отшвырнул ковер. Правая прижимала к бедру ножны короткого меча-акинака, украшенного на рукояти оскаленной головой вепря.