Глеб Пакулов - Варвары

– Кху! – рявкнул Лог боевой клич скифов. Оттолкнулся спиной от колонны, врезался плечом в толпу. Торговцы раздались по сторонам, стало тихо, кое-кто спрятал за спину палки.

Лавочник дико заверещал, когда какая-то непонятная сила сгребла его за ворот пропотевшего хитона и вздернула в воздух. Развернувшись на весу, он оказался лицом к лицу с длинноволосым великаном с яростной синькой глаз и от страха потерял сознание. Лог выпустил хитон, и торгаш шмякнулся на землю. Первыми пришли в себя мальчишки. Они с визгом брызнули по сторонам крича:

– Геракл!

Воспользовавшись замешательством, раб поднялся на четвереньки, зыркнул глазами, вскочил на ноги и мимо лавочников рванул под колоннаду. Мастер хотел уйти, но лавочники уже пришли в себя.

– Как смеешь нарушать установленный порядок вещей? – закричали они, окружая Лога. – Ты кто такой, что стоишь за раба?

– Зачем били? Он хочет есть, – сжимая кулаки, ответил мастер. – Он такой же, как вы, только голоден.

– Ишь, уподобил нас клейменому! – издевались торговцы. – Пожалел пыль, попираемую сандалиями достойных!

– Если имеешь столь же много денег, как жалости, то выкупи его, не скупись!

– Выкуплю! – крикнул мастер в толпу. Лиц их он не различал. Все они слились в одно большое орущее пятно.

Тощий уже отбежал к своим и о чем-то шептался то с одним, то с другим, шныряя в толпе и размахивая руками. Услышав о выкупе, он привстал на цыпочках, вытянул петушиную шею в ознобных пупырышках, прокричал:

– Давай полталанта и забирай товар!

– Хо-хо-хо! – грохнула толпа.

– Полталанта? Ого-го!

Лог схватился за пояс, тут же вспомнил, что передал деньги стратегу, но, обескураженный и неловкий, продолжал шарить, нащупывая несуществующую сумку.

– Нищий! – закричал хозяин раба. – Дайте ему самому на пропитание жалкую халку!

– Вор! С кого ты снял богатый кафтан?

– Бить его!

Камень, брошенный умелой рукой, рассек мастеру лоб. Он зажал рану ладонью, попятился от звереющих торговцев. Видя его замешательство, они напирали все смелее, и их палки затрещали по рукам и плечам Лога. Вдруг кто-то спиной прикрыл мастера. Кто, Лог не видел: кровь лилась сквозь пальцы, застлала глаза, но по голосу узнал Астидаманта.

– Кровяные крабы! – трагическим подвывом остановил толпу поэт, лупя по головам свернутым в трубку пергаментом. – Убойные скоты! На кого подняли липкие клешни вы, дряннейшая порода из людей?

Астидаманта хорошо знали за его неуемный и буйный характер. Толпа попятилась.

– Что стоят ваши макрельи души? – уже ораторствовал поэт. – За один обол семь штук на шнурок, как зябликов! А это, – кивнул он на Лога. – Посол от скифов. Сто тысяч воинов стоят под стенами Ольвии! Не знали? Кто хочет утопить добрый город в море эллинской крови? Ты? Вот я сейчас тебя!

Астидамант поймал одного торговца за неряшливый, но из дорогой красной гиматеи широкий хитон, подтянул к себе, треснул трубкой по лысине.

– Клянусь богами, я люблю его! – вскрикнул лавочник. – Не хочу крови, хочу процветания Ольвии, как гражданин и патриот!

– Да? – с усмешкой переспросил поэт. – Кто еще любит моего друга?

Он оторвал взгляд от студенистого лица торговца, но тех, к кому были обращены слова, уже не было. Лавочники разбежались. Тогда поэт развернул торговца, дал увесистого пинка.

– Беги, догоняй! – напутствовал он. – Обвини Астидаманта в измене за то, что он приладил сандалию к твоей патриотской заднице.

Лог кое-как протер глаза.

– Откуда взялся? – спросил своего освободителя. – Убили бы.

– Ладно, пошли к источнику. Обмоем и перевяжем, – потянул его за рукав все еще возбужденный поэт.

Они прошли между колоннами, остановились у обложенного плитняком родника. Прозрачная вода в каменной чаше вскипала, перебрасывала золотистые песчинки. Студеная, она охладила горящий лоб, уняла кровь.

Астидамант подобрал с земли желтый лист платана, обмыл в роднике, плотно прикрепил к ране.

– Скоро засохнет и отпадет, – пообещал он, снимая с шеи платок. – Меня сколько раз увечили по всяким поводам, так я только сюда и приходил, лечился.

Крепко перебинтовал голову, подоткнул под повязку оставшиеся концы.

– Я был в Совете, – запоздало ответил он на вопрос мастера. – Относил свое богатство. Денег у поэта, увы, не оказалось, но кое-какие безделушки нашлись. Два кольца, чьи не знаю, отцовский кубок. Правда, серебряный, но хорошей работы. Теперь пойдем ко мне. Нынче Астидамант – старший над стенной стражей. Они ходят, а я сижу в башне Зевса и поглядываю вдаль из-под руки: не плывут ли враги. И утоляю жажду по битвам молодым, как вчерашние вакханки, вином.