Иван Стаднюк - Война

– Решение правильное. Дальше?

– Все части, которые остались по эту сторону прорвавшихся немецких авангардов – две ослабленные дивизии, танковая группа в семнадцать единиц и сводный артиллерийский полк, – развернуты фронтом на юг и держат оборону.

– Какова активность немцев?

– Слабовата… Я иногда слушаю их радиопереговоры. Нетрудно догадаться, что Гудериана беспокоит отставание от танковых авангардов его пехотных дивизий.

– Вы владеете немецким?

– Более или менее. В детстве батрачил у немецких колонистов на юге Украины.

– Мысль об отставании немецких пехотных эшелонов правильная. – Тимошенко вернул разговор в прежнее русло: – Но главная причина ослабшей активности врага перед вами заключается в том, что южнее вас углубляется прорыв… Не пытались установить связь со своими отсеченными дивизиями?

– Все время пытаемся, но безуспешно. Полагаю, что они вошли во взаимодействие с тринадцатой армией генерала Ремезова.

– Если так, то придется насовсем подчинить их Ремезову. – И маршал повелительно кивнул сидевшему у двери автобуса генерал-майору Белокоскову:

– В приказ, Василий Евлампиевич!

Генерал для особых поручений при наркоме обороны Белокосков сделал в блокноте запись и выразительно покосился на наручные часы, напоминая маршалу, что пора возвращаться в штаб фронта. Федор Ксенофонтович тоже взглянул на часы и удрученно произнес:

– У меня же ничего не остается… Какая мы после этого армия?

– Дело не в названии. – Голос маршала вновь стал строгим. – Все, что осталось у вас, крепко держите в кулаке, маневрируйте по фронту и прикрывайте в своей полосе Смоленск. Армию постараемся усилить.

Где-то за лесом ударили минометы. Их резкие выстрелы мгновенно развеяли чувство оторванности от мира; салон автобуса уже не казался затишным уголком.

– Товарищ маршал, – в сдержанном голосе Чумакова сквозила боль, – о каком маневре может быть речь с нашими силами? Осталось чуток снарядов, а горючего – только что в баках.

– Где были гарнизоны, там есть и склады. – Тимошенко поискал глазами по карте, но так и не назвал ни единого населенного пункта. – Постараемся помочь снарядами и горючим. Держитесь, сколько можете. Идут резервы… – И маршал, подавив тяжелый вздох, задержал твердый взгляд на измученном лице Федора Ксенофонтовича.

Белая повязка, закрывавшая левое ухо и подбородок Чумакова, резко подчеркивала эту измученность, сквозившую в темной серости кожи и в притушенных глазах. Маршал хорошо понимал, как нелегко сейчас Чумакову. Считанные дни командовал он армией, заменив раненого генерала Ташутина; в двухдневных боях на рубеже Орша, Козино немцы рассекли армию, и лучше бы оставшиеся под командованием Чумакова части объединить в корпус, но Тимошенко было известно, что Ставка Верховного Командования готовит приказ о временном упразднении корпусной системы. Вчера Сталин и Жуков советовались с ним об этом. Значит, и корпусом пока не командовать генералу Чумакову… Можно, конечно, слить его группу с соседом – 20-й армией генерала Курочкина…

Федор Ксенофонтович будто прочел его мысли и с грустью сказал:

– Генерал без войск что пушка без снарядов… Да и штаб у меня все равно далек от армейского комплекта… Может, свести нас в корпус и передать генералу Курочкину?.. Только прошу не подумать, что я хочу уклониться от ответственности.

– Не подумаю. – Тимошенко чуть заметно усмехнулся тому, что Чумаков угадал ход его мыслей о корпусе. – Будете пока именоваться войсковой группой фронтового подчинения. Вы лично отвечаете за безопасность Смоленска с этого направления… Головой отвечаете.

Через минуту маршал сидел в своем пуленепробиваемом, испятнанном зеленой и бурой красками «зисе». Под охраной броневика, шедшего впереди, и автоматчиков, следовавших сзади в эмке-вездеходе, Тимошенко вместе с генералом для особых поручений Белокосковым покинули лес, где в глубине западной опушки размещался командный пункт генерала Чумакова.

«Генерал без войск что пушка без снарядов», – повторил про себя Тимошенко слова Федора Ксенофонтовича. Смежив веки и ощущая толчки машины на ухабах лесной дороги, маршал сквозь дрему думал, имея в виду генерала Чумакова, что в часы величайших тревог и даже перед лицом смерти человек благородной души и обостренного чувства долга стремится быть на самом важном, доступном ему месте, чтобы сделать все посильное и принести предельно возможную пользу, возвысив этим свое дело и украсив свое имя. Отсюда, видимо, и родилась русская поговорка: «Или грудь в крестах, или голова в кустах…»