Иван Стаднюк - Война

Но предположение старшины о причинах задержки командира роты, к счастью, не оправдалось. В то раннее июньское утро Алесь Христич и подносчик мин красноармеец Захар Завидов находились в охранении, которое представляло собой нечто среднее между сторожевым постом и секретом; их выставил не начальник полевого караула (надобности в карауле не было), а старшина Ямуга. Впрочем, горстка в два десятка отдыхавших в лесу минометчиков могла и сама считаться полевым караулом, охранявшим самого себя и все неведомое, что находилось у него в тылу. Старшина Ямуга вывел Христича и Завидова на опушку леса и, не сказав, кто из них часовой, а кто подчасок, велел сменить двух сидевших в кустах бойцов.

«Смотрите за речку в оба! – приказал старшина. – В случае чего – шумните… И чтоб не дремать! За сон на посту в таких условиях под расстрел запросто можно угодить…» Старшина и два сменившихся с поста бойца ушли в глубину леса. Рассветало все больше. Утренний воздух был неподвижен и свеж. Впереди, над речкой, ясно белели клочья тумана. Небо заметно просветлялось, отодвигая на запад тусклую непроглядь и зримо наливаясь голубым блеском. Трава и кусты вокруг были осыпаны прозрачными горошинами росы.

Война обозначила приход нового дня и своими особыми приметами. Откуда-то с севера накатывался, усиливаясь, грохот орудийной пальбы, и, кажется, лес проснулся только сейчас, шевельнув верхушками деревьев и повторив артиллерийский гул утробным густым эхом где-то в чащобе. А далеко слева, над дымчатой зубчаткой леса, протянулось темное ожерелье немецких бомбардировщиков. «Иду-у-у!.. Иду-у!.. Иду-у!..» – зловеще и басовито предупреждали кого-то самолеты.

«Пора бы нашему комроты вернуться», – встревоженно сказал Алесь Христич, наблюдая, как взошедшее где-то сзади, над лесом, солнце высветляло, будто зажигая, плексигласовые носы плывших в небе «юнкерсов».

«Может, за дезертира там его приняли? – уныло откликнулся Захар Завидов, позевывая. – Жди тогда».

«Все может быть», – вдруг послышался рядом голос старшины Ямуги.

Алесь Христич от неожиданности вздрогнул и испуганно оглянулся. Старшина будто и не уходил отсюда: стоял в двух шагах и смотрел в бинокль в заречные дали.

«Поэтому так и нервничал старший лейтенант, – продолжил Ямуга. – Любое начальство может усомниться, как это мы сумели одни, без полка, без штаба, вырваться на восток… А тут еще санитарный поезд не дал документа, что принял от нас раненых…»

«Не дал?» – удивился Алесь, но сразу позабыл о своем вопросе. Он увидел, что на дороге, огибавшей справа лес и спускавшейся к речке, появился грузовик. Не доезжая мостка через речку, грузовик остановился. Из его кабины вышел опоясанный ремнями командир и стал осматриваться. По фигуре, размашистому шагу Алесь узнал в нем старшего лейтенанта Бутынина.

«А вот и командир роты! – обрадованно и со скрытым облегчением подтвердил старшина Ямуга, глядя в бинокль на дорогу. Тут же он выбежал на опушку леса и зычно завопил: – Мы здеся!..»

Всего лишь четверть часа было дано минометчикам на сборы перед построением. Охранение было снято; Христич с Завидовым, услышав команду, поспешили вместе со всеми в строй, на правом фланге которого замер, выпятив грудь, старшина Евсей Ямуга. Перед строем минометчиков стоял старший лейтенант Бутынин, а рядом прохаживался незнакомый младший политрук, приехавший вместе с ним.

Бутынин, выровняв строй и скомандовав «Смирно», доложил младшему политруку, что рота по его приказанию построена.

Алесь Христич был поражен, а точнее – уязвлен тем, что «их» старший лейтенант тянется перед «чужим» младшим политруком. Что за птица? Почему держит себя, будто генерал или, по крайней мере, полковник?

Младший политрук не понравился и остальным минометчикам, не понравилась то ли его какая-то нарочитая строгость, то ли важность, зримо отпечатанная на темном от загара и обилия веснушек худощавом лице; вызывало улыбку и то, что весь он был увешан трофеями: на шее – цейсовский бинокль, за спиной – черный тонкоствольный автомат, на левой руке, будто часы, пристегнут компас. Правда, походка у младшего политрука прямая, чеканная, фигура ладная, плечи и грудь крепкие. Видно, что прошел хорошую муштровку в военном училище.

Повернувшись лицом к строю, младший политрук легко и форсисто, с особым вывертом ладони, вскинул правую руку к пилотке и, возвыся голос, назвал себя:

«Младший политрук Иванюта!.. Представитель политотдела дивизии, в состав которой вливается ваше подразделение!..»