Лев Жданов - Третий Рим

«Наипаче ж не промолчу безумия их! – все усиливает обвинения свои пастырь. – Еже не престают Бога оскорблять, оскорбляя и растлевая своих же собратьев, пленников, из рук агарян освобожденных, не щадя ни отроков, и благообразных жен, ни добрых девиц!..

Аще ли кто из вас забыл страх Божий и заповедь царскую и не учнут каятись, отныне и впредь учнут бороды брити или обсекати, или усы подстригати, или скверные в содомские грехи со отроки падати или учнут с женами и девицами в прелюбодейство и в блуд впадати, и потом обличены будут, тем всем быти от благочестивого государя в великой опале, а от нашего смирения и ото всех священных соборов – отлучены быти. И сего ради писах, ища пользы вашим единородным бессмертным душам по Господней заповеди!.. И вы бы, все благочестивое воинство царя Ивана Боголюбивого отныне и впредь потщалися вся сия исполнити, елика ваша сила-возможность».

Затем в более мягком, примирительном тоне кончал свои обличения пастырь…

Вот и «Аминь»… И дочитывает говорком дьяк:

«Дано на Москве, лето 7060… месяц… число»…

А царь Иван перенесся думой к тем дням и годам, когда он сам грешил, как все эти ратники там, на Свияге! Но он одумался, исправился… Он!.. Царь!.. А им, рабам, и сходить не след с пути истинного! Темные души ихние и при полном благочестии едва ли спасены будут… Но он их охранит… Не одними посланиями, нет, а мерами более крутыми…

– Слышали, бояре, слова владыки нашего, отца Макария? А я еще говорю: грозна будет опала моя на ослушников, на содомлян и блудников окаянных! Слушай, князь! – обратился царь к Горбатому: – И ты, Петр Иваныч! Прибудете на Свиягу – зорко блюдите! Не станут пастырского слова слушать, – смерд ли, боярин ли, – в тот же миг, без долгих речей – на виселицу… Для острастки… Двух-трех покараем – тысячи спасем! – добавил Иван, заметя, как словно облако нашло на всех после его резкого слова, после приказа вешать всех!..

– Исполню, государь! – отозвался Горбатый.

– Все будет по-твоему! – поддержал Шуйский.

– Ну а сверх того – мы здесь, как со владыкой советовано, образа подымем, мощи святителей… В соборной церкви Успенья Пресвятой Богоматери, Заступницы нашей молебны отслужим с водосвятием… И ту воду, вместе с посланием преосвященного, протопоп Тимофей архангельский к войскам повезет. Милость Божия отвратит мор и беду!

– Весна близко… Кормы переменятся – тоже на пользу станет! – проговорил князь Ростовский.

– И то… А мы еще из нашего двора лекаря пошлем с вами, воеводы. Есть у меня один из гданских немчинов. Он по этой цинге, сказывают, горазд лечить. Пусть зелья с собой берет какого надо. Прикажи, Володимир Васильич!

– Слушаю, государь! – отозвался казначей Головин.

– Теперя, бояре и воеводы, главное мы порешили. А все остальное сами думайте да сговаривайтесь, как быть. На чем сладитесь – я мешать не стану… Ступайте пока со Христом… Мир вам!

Поклонившись всем, а к Сильвестру снова подойдя под благословение, Иван вышел из покоя в сопровождении рынд и Адашева.

Долго еще не расходились, словно пчелы, шумя и волнуясь, бояре. Толковали о предстоящем походе, обсуждали сроки и подробности разные. А царь, отпустив Адашева, прошел в светлицу к жене Анастасии.

Держа годовалую царевну Марью на руках, сидит она, чутко слушает, не послышатся ли быстрые, знакомые шаги в соседней горнице. Не идет ли супруг-государь, которого так любит тихая, кроткая царица!

Окруженная боярынями и ближними прислужницами, которые всячески старались разговорить озабоченную госпожу, Анастасия почти не слышит, что поют и говорят ей.

Недавно, перед появлением в совете, заходил к царице отец протопоп Сильвестр – укрепить и подготовить молодую женщину к предстоящей разлуке с горячо любимым мужем. Такая подготовка была тем нужнее, что не совсем окрепла царица после родов, а теперь опять была тяжела.

Всею душою полюбила и чтить начала Сильвестра Анастасия с той поры, как протопоп сумел царя от греха отвратить, устрашить, вернуть на путь добродетели. Суровый, властный тон наставника не коробил даже ушей щекотливого Ивана. Протопоп личным примером, бескорыстием и чистотой жизни подкреплял свои поучения. А помимо того словно счастие слетело на Ивана, на царство его, на Москву с появлением на горизонте Сильвестра и Адашева. Случайно или нет – но одни добрые вести только и стали отовсюду доходить до ушей царя. Даже неудачи, как последняя с Казанью, были представлены юноше-государю в таком свете, что он быстро утешился и в нем окрепла надежда на блестящее вознаграждение в уроне.