Владимир Савченко: Тайна клеенчатой тетради

Сказано это было с неопределенной интонацией: ни одобрительной, ни осуждающей, а все как бы с тем же «ощупыванием». Но при этом будто давали Клеточникову понять, что дело, в сущности, не в том, чтобы выяснить, с сочувствием или несочувствием относится он к направлению Николая Александровича, не это, дескать, главное. А что главное? Это было непонятно.

Вошла высокая молодая дама в нарядном белом шелковом капоте с воланами, кружевами, улыбаясь, подала Клеточникову душистую руку с длинными розовыми пальчиками. «Елена Константиновна, жена», — сказал Корсаков. Спустилась сверху Машенька, оставившая, должно быть, свою воспитанницу на попечение няньки, и все перешли на веранду, где уже кипел самовар.

— Я прочитала письмо Николая Александровича, — сказала Елена Константиновна, подавая Клеточникову чай. — Он пишет, что вы были больны, а теперь выздоровели, но вам нужно окрепнуть после болезни. Вы лечились кумысом?

— Да, я был в кумысном заведении доктора Постникова под Самарой, — ответил Клеточников.

— Что же у вас было?

— Бугорчатка в первом периоде, то есть самое начало болезни. Слабость, быстро худел.

— Лихорадка была?

— Да, и лихорадка и кашель.

— И что же, кумыс вам помог выздороветь? Неужели это такое чудодейственное средство?

— Да, кумыс помог. Доктор Постников мне объяснял его свойства.

— Какие же это свойства?

Клеточников замялся. Говорить о болезнях, притом за столом и с дамами, ему казалось не очень удобным, но Елена Константиновна спрашивала с простодушным интересом, и он ответил — сдержанно, стараясь не сказать больше того, что нужно для удовлетворительного ответа:

— Алкоголь, который содержится в кумысе, позволяет ему быстро всасываться в кровь. То есть, собственно, он есть молоко, уже приведенное искусственно в то состояние, в которое его приводит желудок перед тем, как оно начнет всасываться, притом кумыс сильно питает организм, в нем имеется большой процент казеина, так называемого образовательного вещества. Со мною вместе в заведении было почти сто человек, из них сорок пять с бугорчаткой первого и второго периодов, так вот, из них выздоровели вполне все больные первого периода и две трети второго, остальные получили облегчение.

— Вы хорошо говорите, — заметила Елена Константиновна, — будто читаете книгу. Вот и Владимир Семенович мастер гладкой речи. Вы этого еще не заметили?

Клеточников засмеялся:

— Владимир Семенович с большим изяществом рассказал о родственных связях Корсаковых и Мордвиновых.

— А Николай Васильевич с не меньшей глубиной, — весело подхватил Корсаков, — объяснил мне Левицкого. Представь, Лена, Николай Васильевич прекрасно понимает живопись. Он из семьи художника.

— Ваш отец художник? — спросила Елена Константиновна.

— Он был учителем рисования, потом двадцать лет служил городским архитектором в Пензе.

— Значит, вы из Пензы?

— Да, я там родился, кончил гимназию и потом, когда вышел из университета, немного служил.

— Вы в каком университете учились?

— Сначала в Московском по естественному разряду физико-математического факультета, после первого курса перешел в Петербургский на юридический факультет. Но курса не кончил.

— Почему же вы вышли из университета? По болезни?

— Н-нет, не по болезни, — уклончиво ответил Клеточников, ему почему-то было неприятно говорить об этом, это не ускользнуло от внимания Корсакова. — После университета служил по письменной части в Пензе, — продолжал Клеточников, — затем вышло место в Самаре, и я переехал в Самару. Там познакомился с семейством ревизора контрольной палаты Казначеева, давал уроки его сыну, а через Казначеева и с Николаем Александровичем свел знакомство, он тогда только заступал на место управляющего этой палатой, это было нынешней зимой. Ну, а весной заболел и попал в заведение доктора Постникова. Теперь, чтобы поправиться, так считает доктор, мне нужен теплый климат, лечение виноградом и морские купания. За тем я и приехал сюда, — с печальной улыбкой закончил Клеточников.

— Мы тоже сюда переехали ради лечения Владимира Семеновича, — сказала Елена Константиновна, — и не жалеем, нам здесь нравится. Это, конечно, не Петербург и не Москва с их театрами и балами, да ведь и мы уже не так молоды, чтобы по балам ездить. Зимой, правда, скучно. В Ялте на зиму остается три-четыре знакомых семейства, с ними и коротаем вечера. Да зима-то недолгая, уже в апреле начинают съезжаться гости. Наш дом никогда не пустует. Вот вы приехали, перед вами гостила моя матушка, все лето жили братья Владимира Семеновича с семьями, Николай Александрович заезжал. Впрочем, нынешний сезон чрезвычайный, в Ялте никогда прежде столько народу не было.