Марина Хробот - Древние Славяне. Соль. Книга вторая. Масленица

На токовиную поляну глухарей Вася зимой не ходила, и сегодня на тропинке туда лежал глубокий снег. Привязав к валенкам свои, особенно широкие снегоступы, Вася вытащила из мешка цыплёнка и вложила в ветки ближайшей сосны. Следующим летом такую сосну можно было рубить на стрелы – прямая и сучков мало.

– Возьми подношение богиня Дивана, ты ведь любишь цыплят. Помоги.

Шагах в десяти справа Василиса увидела полупрозрачную девушку в короткой кожанке, в меховых портах, с луком за спиной, с тулом на много стрел и с длинным ножом у пояса в берестяных ножнах. Коса высокой девушки была убрана под лисью шапку. Охотница кивнула Василисе и растаяла.

– Охота будет, – успокоилась Вася, и пошагала вглубь леса.

В самом конце осени на токовиной поляне Василиса поставила шалаш из елового лапника. Вкопала в землю десяток осиновых жердей и, как учил батя, связала лапник у вершины лозой. Шалаш сделала просторным, и он стал похож на зелёный стожок. Как-то зимой проходила мимо, а он всё зеленел, иголки при морозе не облетали, и на верхушке сидела серая глазастая неясыть [45] Неясыть – птица семейства совиных. , птица богини Деваны. И, точно, тогда охота была удачной – три зайца и десять белок. Половину закоптили, остальное ели всей семьёй целый месяц.

На поляне торчал из снега не только шалаш Василисы, а ещё пять, но сегодня они стояли пустыми. Парни и мужики вчера перепили и сегодня могли спугнуть не только птицу, но и раздражить тяжелым запахом проснувшегося хозяина леса – Кома-медведя.

Глухарям было всё равно. Сейчас, в месяце зимобора, ошалевшие от желания любить, они перебирались из лесной глуши на поляны с молодняком берёз и ёлок.

Тихо пройдя по скрытой под новым снегом тропинке, Василиса снова убедилась – будет сегодня удача. Над начинающимся перед поляной пролеском слышалось щёлканье петухов-глухарей, а на опушке она увидела начерченные крыльями следы и трёхкогтистые притопы птичьих заигрышей.

Сухое щёлканье глухарей затихло, пока она откапывала вход в шалаш, но, вскоре возобновилось и поляна заполнилась особым звуком, похожем на треск сухих веток. Больше всего старались старые петухи, рассевшиеся на десятке верхушек елей. Молодые пока молчали, но, завидев гуляющую по снегу курочку, как бы равнодушно клевавшую семена ёлок и сосен, срывались с дерева с оглушительным шумом крыльев, пугали курочек.

Стрелять в курочек ни в коем случае было нельзя, да и по сравнению с петухами они были мелковаты. Василиса, нацепив тетиву на лук, достала стрелу. Ей ещё возвращаться домой, да завтракать, да переодеваться. Поспешать нужно.

На поляне среди снега сверкали лужи, отражая синее небо в прозрачной воде. Успокоившись, глухари слетели с елей вниз и началось фуфыркание. Глухари важно ходили, показываясь во всей красе: белобрюхие, с круглыми необычайно большими хвостами, с набухшими от нетерпения красными бровями и длинным клювом. На горле каждой птицы трепетали длинные перья в такт их «песням». Серо-ржавые курочки выглядели невзрачно.

Сначала понемногу, а затем все разом, петухи распушили нарядные хвосты и стали вышагивать друг перед другом, красуясь и шуршыкая до собственной любовной глухоты. Одна курочка оторопела, выбирая между двумя красавцами. Петух помельче не растерялся, вскочил на неё и победно затоковал.

Василиса приставила стрелу к тугой тетиве.

Дождавшись, когда глухарь потопчет курочку, давая новое потомство, Василиса выстрелила и нарядный петух упал на снег со стрелой в горле. За ним второй тут же третий и четвёртый. Другие птицы на охоту внимание не обратили, следили за курочками.

Четыре глухаря остались лежать на снегу, и Василиса поднимала их, выдёргивая из горла стрелы.

– Счастливыми погибли, – успокоила сама себя Вася.

На Масленицу не все дочери приезжали в бывшие родные дома – многие не могли оставить хозяйство. Но если в семье появились невеста или жених, тут уж выбирать не приходилось. Необходимо было либо отдавать дочку в новый дом, либо брать работницу и продолжательницу рода, то есть невестку, в свой.

В семьях доставалось из сундуков нашитое и натканное приданое для похвальбы и показания достатка, в конюшнях надевали на лошадей звенящую металлическую сбрую, а не кожаную, ежедневную.

Парней-женихов с самого утра погнали из дома. Перед уходом они старались выпить побольше, да похвалиться погромче: «Любая за меня пойдёт. Я видный, хозяйство у родителей справное, и я такой работящий», а сами внимательно смотрели с крыльца на хромающих по дороге девушек в колодках.