Юрий Когинов - Отшельник Красного Рога. А.К. Толстой

Рассказывая теперь братьям об ужасах войны, а главное — о полной неподготовленности к ней в штабах, министерствах и ведомствах, Лев делал вывод:

— Мы, русские, — хвастуны ужасные и воображаем, что у нас всё лучше, а на деле изнурённые лошадёнки и войска, словом, всё — от стеснённой жизни безграмотного крестьянина до художника и науки, — всё не то, что следует, всё иначе, и между многими причинами несчастного состояния России — наше самохвальство, которое постоянно нас усыпляло и наконец усыпило.

Толстой медленно шагал вдоль полосы прибоя и думал, как же началась эта неудачная война, неужели при российской отсталости её нельзя было избежать?

Наше противостояние Турции продолжалось уже не один век. И Николай Павлович вступил с ней в войну в самом начале своего царствования, использовав в качестве предлога стремление греков избавиться от турецких притеснений. Ныне русский царь предъявлял свои претензии на святые для православия места — Константинополь и другие области.

При дворе Толстой не раз слышал и восторженные одобрения упорству и твёрдости Николая, и произносившиеся шёпотом порицания, что действует-де царь неосмотрительно. Пренебрегая истинными связями западных держав, он не скрывал, например, своего презрительного отношения к Наполеону Третьему и другим правителям Франции. Когда же его предупреждали дружески расположенные к России послы иностранных государств, что такая политика опасна, что рассерженная Франция станет непременно искать себе союзника в лице Англии, Николай Первый самоуверенно заявлял: даже если британский парламент будет против России, английская королева Виктория не позволит предпринять какие-либо серьёзные шаги против него, великого российского самодержца.

Самонадеянность царя дорого обошлась России: Франция и Англия объединились и пришли на помощь Турции. В результате Россия не только не получила права на новые земли, но потеряла для своего флота Чёрное море.

Лев, рослый, розовощёкий, шагавший рядом с бледными, обритыми наголо братьями, продолжал:

— Император Николай, вступивший на престол при громе пушек и при громе же орудий сошедший в могилу, наследовал безумие отца и мстительность и лицемерие своей бабки. До чего же неуклюжа и в то же время без конца повторяема российская история.

Владимир и Алексей, в отличие от Льва, хотели видеть войну не со стороны, а принять в ней живое участие. Пламя патриотического душевного подъёма не погасло в них и теперь. Но всё, о чём говорил Лев, было правдой. И правдой было, увы, и то, что из-за чьей-то преступной халатности, беззаботности и вечной российской привычки полагаться на авось их полк, так и не вступивший в бой с неприятелем, потерял более полутора тысяч человек от жестокой болезни, которой легко можно было избежать.

— Ты прав, Лева, история российская как началась, так и продолжается вот уже тысячу лет с одним, если можно так сказать, рефреном: «Земля наша обильна, порядка только нет», — произнёс Толстой.

— Однако, может, нынешняя трагедия кое-кого вразумит? — выразил надежду Владимир. Был он на тринадцать лет моложе Толстого и на два года — Льва и посему старался более слушать, чем высказывать своё мнение.

— Алёша знает нового царя с детства, — ответил Лев. — Но полагаю, дело не столько в том, что Александра Николаевича воспитал поэт Жуковский и он, положим, добрее и человечнее, чем его почивший в Бозе родитель. Что-то в нас есть такое — российское, твердолобое, негнущееся, презирающее всякое проявление светлого и разумного. Как проблеснуло у кого-либо что-то непохожее на общепринятую идею — в рот кляп, на руки и ноги кандалы!..

Весна только вступила в свои права, но в воздухе уже разлилась теплынь. Толстой радостно жмурился на солнце, и ему казалось, что нет, жизнь не возвращается, а начинается новая, другая жизнь — чистая, светлая, в которой уже не будет лжи и притворства и к которой он всегда стремился. Только надо не спасовать перед ней, не испугаться всего того, что ей противостоит, что ей враждебно и чуждо. Осилил же он болезнь и даже надвигавшуюся за нею следом смерть, не дал им победить себя. Теперь же...

— Теперь война и смерть позади, и мы должны радоваться каждому дню — свету, морю, деревьям... А что, если нам всей компанией взять и отправиться в путешествие по Крыму? Сейчас там — алые маки, яблони и абрикосы в белом цвету, — предложил Толстой.

Глаза Софи заблестели:

— Как это будет прелестно!