До чего же свежи, злободневны эти слова! Как будто произнесены только вчера, а не полторы сотни лет назад.
Главной своей задачей Игнатьев считал утверждение влияния и престижа России на Востоке, поколебленного поражением в Крымской войне. Нужно было во что бы то ни стало добиться отмены позорного пункта, запрещавшего России держать военно-морской флот на Черном море. Сам флот предстояло фактически создать заново. Ну и наконец, для ограждения России на Балканах буфером из дружественных государств, ей были нужны надежные союзники. Такими естественными союзниками, по мысли Игнатьева, должны были стать славяне. «Союз славян с нами – вся наша европейская будущность. Иначе мы задавлены и разорены будем», – говорил Николай Павлович своим подчиненным, искренне веря, что Россия в исторической перспективе должна способствовать освобождению угнетенных славянских народов. По-иному русский посол относился к европейцам, столкнувшись на практике с их бесконечными кознями и интригами. «Всякий раз, когда нам приходилось отстаивать правое дело, если в нем были прямо или косвенно замешаны интересы России на Востоке, мы всегда оставались одинокими перед лицом сплотившейся против нас Европы», – однажды горько посетовал Игнатьев. – Из Петербурга твердят, что для нас гибельно всякое вмешательство, даже нас не касающееся… Веры нет в свое отечество. Губят совершенно значение России на Востоке, и мне приходится быть ответственным перед потомством за наше будущее здесь унижение. Горько!» Числясь по Министерству иностранных дел, Игнатьев по факту сознательно работал в другом министерстве. Своем министерстве русских дел.
Подведем итог, читатель. Перед вами два русских человека, два блестящих дипломата – Игнатьев и Горчаков. Оба по-своему любили Россию. Канцлер, чьим излюбленным выражением была фраза «спокойно выжидать», всячески стремился избегать ситуаций, которые могли втянуть Россию в военные конфликты. Со временем «спокойно выжидать» выродилось в старческое «кабы чего не вышло». Игнатьев – человек дела, действия, прежде всего. Для него не было неразрешимых задач, терзавших осторожную душу Горчакова. Противоречие характеров Игнатьев и Горчакова – еще один контраст, наложивший отпечаток на их отношения. Два глубоко и принципиально отличных восприятия действительности. Два противоположных психических склада. На поверку выходило совсем по-пушкински: волна и камень, стихи и проза, лед и пламень.
В этом и состояла, собственно, разница между двумя незаурядными политиками.
И в этом коренилась главная опасность для карьеры Игнатьева.
* * *
Было уже далеко за полночь. Две огромные подушки лежали рядом на взбитой постели, прикрытой от мошек и комарья марлевой накидкой. Николай Павлович бесшумно проскользнул в спальню, предусмотрительно задув ночник. Когда глаза притерпелись к темноте, увидел, что Катенька не спит, – большие глаза-угольки выразительно смотрели на него:
– Опять что-нибудь стряслось? – сказала Катя, и ее глуховатый голос прозвучал в тишине преувеличенно спокойно. – Еще кого-то выручал и выслушивал? Или опять твои шпионы и соглядатаи? Твои фокусы когда-нибудь закончатся? Дети так ждали тебя…
– Прости меня, Катенька, – его губы дрогнули. – Понимаю, ты беспокоилась. Служба. Я очень хочу спать. Очень.
Игнатьев откинулся на подушку, и Катенька легко склонилась над ним.
– Я верю в свою звезду и потому, когда свыше будет предопределено, я понадоблюсь и принесу посильную пользу России, – сквозь сон бормотал Игнатьев. – Нам рано или поздно не миновать….
– Милый ты мой, несуразный, – прошептала она и прижалась крепко губами к лицу своего супруга. – Я тоже верю в тебя…
И вот, спустя столько лет, какие-то звезды сошлись на его небосводе – началась война за освобождение Болгарии.
Поэтому Игнатьев так торопился в Адрианополь. Это была его личная политическая схватка за несбыточную мечту.
Несмотря на свою внешнюю хрупкость, грифель карандаша чудовищно тверд: перед тем как поломаться, средний заостренный кончик карандаша может противостоять давлению 255 атмосфер, или 264 кг на см.
Дмитрий Скалон, адъютант главнокомандующего русской армией великого князя Николая Николаевича, мучился уже полчаса в попытке зашифровать срочную телеграмму. Пытаясь провести энергичную линию, отделяющую буквы от цифр, штабист слишком сильно надавил сверху указательным пальцем на стержень, сломав при нажатии остро отточенную головку карандаша, по форме напоминавшую четырехгранную египетскую пирамиду. Из-за этой очередной и столь досадной поломки грифеля, Скалон был вынужден прервать важную и, главное, срочную работу. В раздражении отбросив поломанный карандаш на стол, офицер громко позвал денщика:
Читать дальше