Алексей Смирнов - Склирена

Гораздо сильнее, чем на берегах Босфора, чувствуется на этих островах близость юга: синее над ними небо, голубее расстилавшееся вокруг море, даже солнце на них кажется более ярким и знойным. По крутым склонам их гор растут целые леса низкорослых южных сосен; сероватая зелень оливковых рощ мелькает порой среди темных бархатистых отливов соснового бора; виноградники стелются по холмам, кусты желтого дрока и плющ лепятся по крутым скалам, живописно свесившемся над морем. Ярко-красная, глинистая почва в бору едва прикрыта выгорающею от жара травой, но долины и прибрежье, оживленные рощами лавров и кипарисов, благоухают розами и жасмином. Виды на голубую Пропонтиду, на зубчатую линию далеких гор так ярки красками, так гармоничны в их сочетании, что, казалось бы, эти прекрасные места могут навеять лишь думы о счастье, таком же светлом и ярком, как это небо, таком же чистом, как этот воздух.

А между тем, одни тяжелые, грустные воспоминания связаны в византийской истории с Принцевыми островами. В скромных монастырях, там и сям ютящихся на вершинах гор или у берега, один за другим появлялись и сходили в могилу низверженные императоры, изуродованные самозванцы, министры-изменники, неволей постриженные царицы и царевны — жертвы политических заговоров и переворотов. Императрица Ирина, не задумавшаяся выколоть глаза собственному сыну; св. Мефодий, который во время иконоборческих гонений восемь лет просидел в ужасной темнице на острове Антигоне — множество других грустных воспоминаний и образов возникают в памяти при имени Принцевых островов.

К этим мрачным воспоминаниям истории невольно возвращались думы Склирены, когда она бродила по Принкипо.

В женском монастыре, где она поселилась, свобода ее ничем не была стесняема: она гуляла одна, выходя и возвращаясь, когда ей было угодно. Игуменья, лишь с немногими сестрами, знавшая имя своей высокой гостьи, щадя ее, не спрашивала, надолго ли она пожаловала к ним. Склирена жила день за днем, наслаждаясь тишиной и спокойствием.

На другой же день после приезда ее на Принкипо, императрица прислала двух своих приближенных с поручением уговорить Склирену вернуться. Зоя готова была, по-видимому, извиниться за свои резкие слова, лишь бы беглянка до возвращения императора снова была во дворце. Склирена холодно приняла посланных и ответила им, что она не помнит резких слов царицы, и что отнюдь не они заставили ее уехать, но что возвращаться она пока не намерена. Посланные уехали, но Склирена знала, что лишь вернется с охоты Мономах, он также будет настаивать, чтобы она возвратилась во дворец. Правда, царь лишен возможности действовать силой; он не решится нарушить право убежища, испокон веков принадлежащего монастырю. Но как ей поступить дальше? Может ли она запереться в обители, надеть монашеское покрывало и умереть для мира?

Вот вопрос, неотступно преследовавший Склирену, когда она, уйдя из монастыря, бродила по острову. Она заставляла себя простаивать длинные монастырские службы. Она видела, как горячо молились некоторые из монахинь; ее внимание особенно часто привлекала одна из сестер, молодая болезненная женщина, приходившая в храм к каждой службе. Забывая свои немощи, монахиня эта часами оставалась в церкви, — и надо было видеть ее восторженное лицо, ее горящие глаза, когда она опускалась на холодные плиты и припадала к ним пылающим лбом. Весь мир забывала она; она молилась — и в выражении ее лица отражалась бесконечная сладость молитвы. При взгляде на эту монахиню, что-то вроде зависти шевелилось в душе Склирены. Вот кто счастлив, вот кто находит забвение в молитве, — но доступны ли Склирене эти радости?

И она старалась не пропускать ни одной службы, она и у себя занималась чтением священных книг. Но нередко непослушная мысль отрывалась от книги и требовала живой жизни, рисовала картины прошлого, роскошную обстановку Жемчужины. В ужасе вставала затворница с места, торопливо шептала молитву, начинала класть земные поклоны до изнеможения, почти до потери сознания. В такой мучительной борьбе прошло несколько дней.

Однажды, рано по утру, Склирена сидела за чтением псалтири, когда ей пришли сказать, что приехал протостратор Василий Склир.

Драгоценная, украшенная миниатюрами рукопись, в переплете из барельефов по слоновой кости, выпала из рук ее; она быстро поднялась с места и пошла навстречу брату, который входил в комнату, опираясь на плечо шедшего перед ним слуги.