Алексей Смирнов - Склирена

С подавленным стоном опустилась она на сидение трона, и голова ее бессильно свесилась набок; странный звон, словно от лопнувшей струны, задрожал в воздухе.

— Августейшей дурно!.. — пронеслось, между придворными дамами, столпившимися у трона.

Евнухи побежали за водой, за врачом; ей терли помертвевшие руки. Склонив украшенную императорскою повязкой голову набок, вся в блеске золота и драгоценных камней, красавица была неподвижна, и только чувство глубокого страдания и сердечной боли замерло в прекрасных, побелевших как мрамор, чертах ее…

Стон, вырвавшийся из груди Склирены, несмотря на расстояние, ясно слышал еще один человек. Этот человек был Глеб.

Когда рядом с ним произошла ссора и один из ссорившихся, ударил другого кинжалом, он с участием наклонился к раненому. В это время далекий, слабый стон женщины громче и больнее раздался в его ушах, чем только что им слышанный вопль смерти, и в то же мгновенье словно оборвалось что-то и жгучею болью затрепетало в сердце. Он невольно выпрямился и, бледнея, взглянул на галерею Св. Стефана. Ему показалось, что он видит смятение за ее бронзовыми решетками… Невыразимая тревога охватила его душу, и вдруг, как молния, блеснул перед ним яркий, очаровательный образ красавицы, и он понял мгновенно, что он любит ее — ее одну, безумно и навсегда…

Вечером, ложась спать, Склирена, целый день не выходившая из Жемчужины, расспрашивала служанок, чем окончились игры и кто остался победителем. Про Глеба она не спрашивала; вопрос — кого убили во время перерыва, был первый, вырвавшийся у нее, когда она пришла в себя. Она вздохнула с облегчением, услыхав, что все подробности этого случая рассказывал спафарий Глеб, приходивший узнать об ее здоровье и случайно очутившийся на лестнице рядом с убитым.

Служанки наперерыв спешили ей сообщить о разных происшествиях дня.

— Севаста, — сказала одна из них, — на твоей лютне сегодня утром лопнула струна…

— Я это знала… — чуть слышно выговорила Склирена.

Благодарность за неожиданное согласие отпустить его на родину, случайно подслушанный им разговор служанок, любимые напевы отчизны, слышанные им из уст Склирены, а в особенности то участливое, покорное выражение, которое светилось с некоторых пор во взоре ее — все это окончательно изменило настроение Глеба. Из чужой и далекой она вдруг стала близкою ему, и среди радости предстоящего возвращения домой мысль о разлуке с нею вставала темною тучей. В роковую минуту на ипподроме он внезапно сознал свое новое чувство, словно в стоне молодой женщины он прочел всю ее грустную повесть. Жизнь его перевернулась с этого мгновения; все, чем кипела молодая кровь, все, что грезилось в смутных снах, — как яркий цветок распустилось под лучами солнца.

Два дня после обморока, Склирена не выходила из Жемчужины, и Глеб напрасно целыми часами бродил по дворцу в чаянии встретить ее.

Наконец, утром на третий день он увидел ее издали на галерее Сорока мучеников; в сопровождении своей свиты она шла в сад, чтобы, по совету врача, подышать чистым воздухом. Глеб отступил в сторону, давая ей дорогу. Легкою стопой приближалась она, словно, не касаясь земли, летела впереди своих спутниц. Приблизясь, она ласково кивнула головой, в ответ на его низкий поклон.

— Приходи в сад через полчаса, — сказала она вполголоса, — мне надо видеть тебя.

Как легкий призрак, пронеслась она мимо, и, следом за нею, мелькнули молодые лица ее служанок. Неподвижно стоял Спафарий, глядя им вслед, пока они не скрылись за поворотом, пока не затих шум их шагов.

Медленно ползли для него эти полчаса; он несколько раз заходил на Орологий, где стояли большие водяные часы, — но там время ползло, казалось, еще медленнее.

Наконец, указанный срок прошел, и Глеб спустился в сад.

Полуденное солнце обливало палящими лучами дворцовый сад, но в тени колоннады, у тихо журчащего фонтана было прохладно. Плющи и виноград, со своею узорчатою зеленью, глицины с длинными лиловыми сережками ароматных цветов всползли по мрамору колонн и, переплетаясь и перекидываясь с одной на другую, образовали непроницаемый навес зелени. Густые лавровые и олеандровые кусты теснились кругом; темные кипарисы стрелами вознеслись над ними, а в вышине, рисуясь на темно-голубом небе, чуть слышно шумели раскидистые приморские сосны.