Лариса Карпова - Кувшинки в снегу

Он попросил Захара провести тренировку без него и, обессиленный, откинулся обратно на кровать.

После расставания с Михаилом Лилия два дня ходила смурная, проверяла капканы, собирала молодые июньские травы, пропалывала огородик, успела перестирать все свои и материны вещи, поправить загон для козы и даже сделать в домике тщательную уборку. Мать смотрела на развитую ею кипучую деятельность молча, но когда Лилия утром третьего дня взяла метлу и полезла на крышу чистить трубу, не выдержала, схватила её за руку, подтащила к столу и насильно усадила на лавку.

– Что случилось, доча? Я же вижу, ты сама не своя! Обидел, может, тебя кто? В деревне? Скажи! Ты ведь знаешь, я плохого не посоветую.

– Знаешь, мам, по-моему, я влюбилась! – Лилия вздохнула и подняла глаза на Травену. Та сразу поняла, что дочка не шутит.

– Так ведь это хорошо, разве нет? Ты вполне можешь любить и быть любимой! Может даже, тебе удастся то, что не удалось мне в своё время, – создать семью. А кто он?

– Он? – Лилия на миг замешалась, но всё же ответила. – Он – князь Верейский, Михаил Ермолаевич, пермский наместник. – Травена охнула и тяжело опустилась на лавку рядом с дочерью.

– Да уж, мой цветочек, присмотрела ты жениха! Да вот только с семьёй у тебя, боюсь, может ничего не получиться!

– Почему?

– Дак, ты и сама знаешь! Какая из тебя пара пермскому князю! Ему впору княжескую или боярскую дочку за себя взять, на худой конец купеческую. Да и люди не примут такую княгиню, как ты, лесную знахарку-отшельницу, непонятную, а потому опасную. Ни тебе, ни ему покоя не будет. Может, приглядишь ещё себе паренька попроще да повеселей, а?! – Травена помолчала, глядя на грустную Лилию, погладила морщинистой рукой её светлую склонённую голову.

– Да ты не серчай, дочка! Неисповедимы пути Господни! Может, и правда князь – наречённый твой! Люби, сколько любится, я возражать и препятствовать не буду. Сколько Богом отпущено тебе счастья, всё твоё! Но подготовь своё сердце заранее, ежели он тебе мужем и защитой не станет, то откажись от него…

– Мам, ну какая любовь, какое счастье? Я ему даже не нравлюсь! – Лилия чуть не плакала, а Травена не выдержала и расхохоталась. Лицо осветилось, и глубокие морщины, казалось, разгладились.

– Да с чего ты взяла, доча? Ни за что не поверю, что ты ему не глянулась! Да любого мужика при виде тебя оторопь берёт! Ты же у меня красавица! И умница! – Травена, улыбаясь, обняла дочь, прижала её к себе.

– Но ведь он так груб со мной! Отталкивает, гонит, а то и сам убегает от меня, как от прокажённой! Что я сделала не так, мама?

– Ну-ну! – Травена снова засмеялась и похлопала Лилию по плечу. – Поверь мне, дочка, я много пожила на свете и хорошо знаю людей, это у него защитная реакция. Боится он, очень боится!

– Боится? Меня? Он что, думает, что я его отравлю, что ли? Или в лягушку превращу? – Девушка обиженно поджала губу.

– Да нет! Он боится тех чувств, которые ты в нём вызываешь! Если бы ты ему не нравилась, притом сильно, он был бы ровен с тобой, как со всеми. Я уж наслышана о новом князе, вроде никто на грубость не жаловался, только ты!

– Правда? Ты думаешь, я нравлюсь ему?

– Правда! Правда! Так что давай собирайся и беги в деревню! Нехорошо бросать своих больных, мало ли что могло случиться.

Лилия, обрадованная, соскочила с лавки и, поцеловав мать, кинулась складывать свою сумку. Выходя из дома, она уже что-то весело напевала себе под нос.

Травена, улыбаясь, провожала её взглядом, пока дочь с волками не скрылась за деревьями. «Вот и дочь выросла, влюбилась. Как быстро летит время! Как же я оставлю её одну в этом мире?» Травена знала, что ей уже отпущено не так много времени. Болезнь поселилась в её теле полгода назад, а организм уже был слишком стар, чтобы с ней справиться. Травами она замедляла развитие болезни, заглушала боль, но возраст постепенно брал своё. Она спокойно относилась к приближающейся смерти, Господь и так дал ей немало лет жизни, вот только за Лилию она переживала. Грех тяготил, хоть и исповедовала его у заезжего миссионера-священника. Не искупила она свой грех перед девочкой! Травена ведь отняла у неё настоящую семью и перед смертью должна как-то искупить вину, рассказать ей правду о её рождении, но всё никак не решалась на тяжёлый разговор, откладывала и откладывала. Травена вздохнула, скоро откладывать будет некуда. «Прости, Господи, грешную рабу свою! И дай моей девочке здоровья и счастья!» – Травена подошла к иконам, зажгла свечу и опустилась на колени помолиться.