Даниил Корнаков - Один я здесь…

Прямо над головой у Максима раздался свист, после которого все лицо его оросила кровь. Из-за льющего ручьями пота он не сразу понял, чья именно кровь оказалась на его щеках. И только тогда, когда он машинально потянулся рукой к Гришке, чтобы получить очередной диск-магазин для пулемёта, все понял. Тот лежал мертвый, оперевшись спиной на стену траншеи. Пуля угодила ему прямо в лоб, убив мгновенно.

Пьянящая и слепая ненависть завладела Максимом. Ему стало плевать на приказы и на то, что с ним будет. Он схватил лежащий на земле диск, зарядил ДП – на это ему понадобилось около десяти секунд – и начал палить в немцев. Большинство пуль из его ДП не достигало цели, вонзаясь либо в рыхлую почву, либо в сверхпрочную обшивку наступающего танка.

Максим даже не заметил, как в сторону его пулеметного расчёта медленно повернулся ствол танка. Невидимая волна от выпущенного снаряда с невероятной силой отбросила его в сторону и похоронила под землей.

Все было кончено.

1

Как и положено, Борька залаял в пять утра – ни минутой позже или раньше. Лай эхом разнесся по всему лесу, не оставив без внимания местных обитателей. Снегири и синицы, щебечущие на верхушке сосны, слились в одну кучку и улетели подальше от нарастающего лая. Белка, умывающая мордочку черными лапками, скользнула в норку, подальше от возможных неприятностей. Даже ветка сосны с полоской снега шелохнулась и обронила свою ношу прямо на черный нос нарушителя спокойствия. Внутри псины, наверное, существовал специальный механизм, отвечающий за гавканье в определенное время, который еще ни разу не давал осечку. Ибо как это еще объяснить, ей-богу!

Для Сергея Ерофеевича, охотника с многолетним стажем, лай собаки уже давно слился со звуком собственного дыхания или биением сердца – настолько он привык к нему. Единственное, что могло насторожить старого охотника, – это то, как именно лает его пес. Он готов был поклясться, что Борька умел разговаривать с ним на своем, собачьем языке. К примеру, если во время промысла где-то недалеко бродил хищник, пес начинал скалиться и тихо рычать, не отрывая черных глаз от места, откуда почуял запах. Именно те звуки, что издавал Борька, помогали Сергею заранее продумать дальнейшие действия. Бывало, что пес просто ложился на землю, щетинился и тихо поскуливал, тем самым предупреждая о надвигающейся непогоде. Вот и сейчас Сергей, едва разлепив глаза после сна, по умоляющим ноткам в лае, как всегда, понял, что именно хочет сказать его надежный товарищ.

– Обожди со жратвой, Борька! Дай хоть на ноги встать!

Услышав хрипловатый голос из хибары, Борька замолк и стал покорно ожидать хозяина.

Через силу он разлепил водянистые глаза. Густые брови почти срослись у переносицы, придавая ему хмурый вид. Рот спрятался в зарослях полуседой жесткой бороды, достающей почти до самой груди. Сальные волосы кое-как подстрижены собственными усилиями и напоминали больше воронье гнездо. Сидя на кровати, он казался жалким, скрюченным стариком, но стоило ему встать в полный рост, как он превращался в высокого мужчину с длинными волосатыми ручищами и широченными покатыми плечами. Он напоминал медведя, пробудившегося после долгой зимней спячки. Даже в его недовольном ворчании улавливалось медвежье рычанье.

Жил охотник в старой бревенчатой хибарке, построенной давным-давно еще его отцом. Держалась она на добром слове и нуждалась в хорошем ремонте, до которого у Сергея руки так и не доходили. Всему виной была не лень, а скорее отсутствие второй пары рук, без которых починка хижины в его немолодом возрасте была трудноосуществимой.

И все же, несмотря на удручающее наружное состояние, внутри хижины было довольно уютно. В самом центре единственной комнатки стояла буржуйка, основной источник тепла. Рядом с ней разделочный стол с керосиновой лампой, где охотник свежевал добытую им дичь. В остальном, кроме парочки полок, где хранилось все необходимое, в хижине больше ничего не было.

Сергей почувствовал, что ноги его за ночь успели озябнуть. Он приложил руку к бревенчатой стене и, пройдясь по ней ладонью, ощутил холодок. Присмотревшись, заметил небольшую щель, через которую сквозил мороз. Выругавшись, он уже предвкушал утро с непривычной для него чашкой горячего чая.

Борька обнаглел и решил нарушить тишину звонким лаем, напоминая о своем присутствии.

– Да иду я, атаман! Иду! – сказал Сергей и откашлялся.