Серж Арденн - Герцог Бекингем

– А я, грешным делом, полагал, что господа французы…

Дордо искривил рот, выражая недовольство.

– Не всякий кто вызывает недоверие, есть прихвостень Бурбона! Я, как и господин аббат, нравится вам это или нет, подданные Его Высочества Карла Лотарингского 1, и верные сторонники Его Величества императора Фердинанда 2!

С вызовом провозгласил капрал, нахмурив брови.

Трактирщик, смиренно сложив на груди руки, будто узрев Святого Евстафия, снизошедшего с небес, умиленно произнес:

– Простите господа, что осмелился обидеть вас, запятнав подозрениями, простите, ради Господа нашего и Святой Девы Марии, простите!

Голос трактирщика дрожал, он был готов упасть на колени, услышав от незнакомого толстяка имена, которые сам произносил с благостным придыханием, словно упоминания о небожителях. Пикардиец осознав, что угодил в «яблочко», с опаской оглядевшись, доверительно произнес:

– Но всё, что я сейчас сказал, следует держать в глубокой тайне, не иначе. Ведь этот секрет я могу доверить только вам, мэтр Бодуэн Кююль, так как наслышан о вас.

Плут Дордо, многозначительно прикрыв глаза и выпятив нижнюю губу, едва заметно, заговорщически кивнул. В его интонации, каждом, даже маловыразительном жесте, крылась тайна, приведшая трактирщика в трепет.

– Ведь господин, который имел честь рекомендовать мне вас как верного человека, не просто носит на шляпе плюмаж невиданной красоты и пышности, скрепленный брошью, где гордо реет лотарингский дрозд, а на пальце перстень с герцогским гербом, он особа, приближенная к императору. А рекомендации подобных персон, как вы понимаете, невозможно оставить без внимания, не говоря о полном доверии к их мнению знатных вельмож из Хофбурга 3.

От невразумительных пояснений незнакомого толстяка, голова мэтра Бодуэна закружилась, хотя задержалось в ней не больше чем в неводе, заброшенном на мелководье, где мелкая рыбешка не попадается, проходя сквозь ячеи, а крупная не ловится вовсе, так как почивает в толщи глубин. Трактирщик впал в оцепенение от собственной значимости, о которой даже не подозревал, что позволило ему испытать чувство глубокой и, согласитесь, вполне необоснованной благодарности к первому попавшемуся на пути пройдохе, сумевшему нащупать его предпочтения, уязвимые места и слабости в виде непреодолимого желания быть замеченным и оцененным сильными мира сего.

Не сводя глаз, они внимательно наблюдали друг за другом. Учащенно дыша, кабатчик с обожанием глазел на «секретного агента», «поверенного» самого герцога Лотарингского, что выделил скромную персону простого фламандского бюргера, о котором столь высоко отзываются при Дворе Его Императорского Величества. В свою очередь, глядя на глупого трактирщика, Дордо испытал смешенные чувства, отдавая себе отчет в том, что поверить в подобный бред мог лишь человек напрочь лишенный воображения и объективной самооценки, веривший, как минимум, в то, что детей приносят аисты. Наморщив лоб, он, строго, шепотом произнес:

– Мы, с господином аббатом, направляемся с секретной миссией в Алст, и нас наверняка преследуют люди кардинала де Ришелье.

Услышав эти слова, трактирщик потупил взор. Но опасаясь лишиться милости столь влиятельного господина, коим считал незнакомца, не решился признаться ему о разговоре с человеком, чьё лицо показалось знакомым пикардийцу. От проницательного капрала, не ускользнул сей гнусный факт, но он, не подав вида, тихо продолжил:

…В связи с этим, мы хотели бы заручиться вашей поддержкой.

Алчная натура, борющаяся с лакейской сущностью, мэтра Бодуэна, тусклыми огоньками корыстолюбия сверкнула в его маленьких бесцветных глазках. Дальновидный капрал, разглядев сие проявление малодушия, решил применить самый действенный метод, привязав скаредного кабатчика, к «столбу верности», «серебряной цепью обязательств». Дордо, к слову не отличавшийся щедростью, вспомнил о своём недавнем выигрыше в одном из трактиров Сен-Антуанского предместья, где обыграл в триктрак подвыпившего торговца из Богемии, облегчив его кошелек на один имперский талер. Как не жаль, пикардийцу, было расставаться со своим наибольшим богатством, но ещё раз взвесив все «за» и «против», он решил, что: «для дела не жаль не только жизни, но и денег, даже если они достались не совсем праведным путем». Пошарив в кармане, капрал извлек монету, ценность которой, в данном случае, оценивалась не столько девятью десятками крейцеров, но, в большей степени имперским происхождением, что как вы понимаете в некоторой степени придавало достоверности выдумкам плутоватого толстяка, и передал её фламандцу. Мэтр Кююль, разглядев серебряный диск, на котором в славном Мансфельде отчеканили гордого имперского орла, попробовал монету на зуб, что окончательно убедило его в принадлежности незнакомца к людям, выполняющим особые поручения Империи. Удостоверившись в подлинности талера, он, удовлетворенно кивнув, произнес: