Натан Рыбак - Переяславская рада. Том 2

— Черныш, припеки его железом, пусть знает мою гетманскую волю!..

— Собачья твоя воля, не гетманская! — презрительно крикнул Мужиловский.

Поднятый на дыбу, залитый кровавым потом, он с ненавистью глядел на Выговского, стоявшего внизу, на каменном полу подвала.

— Издохнешь, — вопил Выговский, — если не скажешь, кому еще из старшины известны мои замыслы!

— Одно скажу, — прохрипел Мужиловский, — не сбыться никогда твоим предательским замыслам, иуда! Одно скажу, — харкнул он кровью, — именем твоим потомки назовут всякое предательство, измену и ложь.

— Черныш! — закричал, освирепев, Выговский. — Кончай!

Глухо прозвучал в подвале выстрел. Как подрезанная, упала на грудь голова Мужиловского.

Наутро подручные Выговского, по его приказу, пустили слух — Силуян Мужиловский хотел изменить войску, продался польской шляхте.

Дошла весть до Носача — он был о ту пору на хуторе под Чигирином, — долетела до Федора Коробки, услыхал ее Василь Золотаренко, прибывший из Белой Руси… Богуну, который с полком стоял под Винницей, Выговский отправил письмо, чтобы тот твердо стоял на рубеже, потому что из Хотина идут турки…

Но в ту ночь, как погиб Силуян Мужиловский, сотник Мартын Терновой, сменив уже третьего коня, влетел в Путивле на воеводский двор, и взмыленный конь рухнул, подминая всадника.

Стрельцы помогли Мартыну выбраться из-под коня, судорожно бившего ногами.

Воевода князь Хилков, разбуженный среди ночи по государеву делу, взял из рук Мартына грамоту от полковника Пушкаря и, неторопливо надевая очки, придвинул ближе свечу. Читал внимательно, и Мартыну казалось — прошла вечность. Положил воевода грамоту на стол, прикрыл широкой ладонью. Поглядел сквозь очки на Мартына, налил в кружку воды и поднес своею рукой.

— Ступай отдохни, — сказал тихо.

— Пан воевода, а как же будет…

— Это уж не твоя забота. Иди, — строго сказал Хилков.

Когда Мартын, измученный дорогой, забылся тяжелым сном, из воеводского двора вылетел верхом стольник Троекуров в сопровождении десятка конных. На рассвете стольник прибыл в крепость Сухой Дол. Осадив коня у ворот, крикнул караульным:

— К князю Трубецкому по государеву делу!

Галопом промчался в распахнутые ворота и, соскочив с коня, бегом кинулся в покои князя.

Через полчаса трубачи в крепости затрубили тревогу.

Князь Трубецкой, уже с пристегнутой саблей, в шлеме, сидел за столом и своею рукой писал грамоту в Москву, стрелецкому воеводе Артамону Матвееву.

Подписал, вручил Троекурову:

— Не медля часа в Москву. А мы выступаем.

Из широко раскрытых ворот выезжала на дорогу конница.

…И не покинули свои зимовки низовцы и Сечь. Хмуро Поглядывал на есаула Цыбенка Иван Гуляй-День. Тщетно добивался есаул сперва повидать кошевого Леонтия Лыська, а затем уже говорить с низовиками. Федор Подопригора хорошо выполнял приказ Гуляй-Дня — чтобы и птица не пролетела через дозоры низовцев к Днепру. Не помогли есаулу Цыбенку ни гетманская грамота, ни пернач наказного. Подлаживаясь, сыпал обещаниями, лгал, будто бы наказной гетман пан Выговский хочет дать Гуляй-Дню уряд полковника на Украине, не то в Белой Церкви, а не то в самой Умани. Темень осеннего вечера приникала к слюдяному оконцу землянки, но еще темнее было на душе у Гуляи-Дня. Сердцем чуял недоброе. Приказал Подопригоре запереть есаула в надежное место до утра. Тот расходился, начал угрожать:

— Погодите, проведает пан гетман Выговский — всем вам качаться тогда на виселице за такую дерзость…

Кинул взгляд на Гуляй-Дня и Подопригору, язык прикусил, да поздно.

— Говоришь, гетман Выговский? — прохрипел Подопригора, подступая к Цыбенку. — А кто выбрал его на гетманство, спрашиваю тебя?

Есаул испуганно попятился, но крепкая пощечина догнала его жирную рожу.

— Шляхтичем засмердело, — с отвращением заметил Нечипор Галайда, все время молча сидевший в углу на скамье.

Есаула увели; он, всхлипывая, просился:

— Я, паны казаки, не по своей воле… Отпустите… Отблагодарю щедро…

— Обожди, — пообещал Подопригора, — мы тебя еще лучше отблагодарим, предатель!

…Оправдались злые предчувствия Гуляй-Дня.

Поутру в воскресенье, шестого дин месяца сентября, прибыл с верховьев отряд, наполовину пеший, наполовину конный. Низовики остановили их перед частоколом. Кликнули Галайду.

Нечипор разобрался быстро. Оказалось, это беглецы из руден и хуторов Выговского. Привели их Пивторакожуха да Григорий Окунь. Рассказали такое, что мороз по коже прошел у низовиков. Велел Гуляй-День, помимо кошевого Лыська, позвать десятка два простых сечевиков — пусть послушают. Неслыханное творилось на Украине. Замышлялась страшная измена. Выговский со своими однодумцами ломал переяславскую присягу. Демид Пивторакожуха, обводя языком пересохшие губы, кидал в толпу казаков тяжкие, суровые слова: