Мила Дрим - Клятва

Не сдержавшись, Кристина провела подушечками пальцев по теплой, гладкой поверхности приоткрытой двери.

«Какая роскошь», – мелькнуло в голове девушки, прежде, чем она юркнула внутрь экипажа. Но и здесь все не отличалось скромностью. Сиденья, обитые выбеленной кожей, атласные подушки – для особого удобства путешественников. На окне – бархатные шторы. Кристина потрогала и их.

– Располагайтесь, – Генри, сев у двери, выжидающе посмотрел на Кристину.

Та осторожно опустилась на упругое сиденье. Не сдержавшись, девушка провела ладонями по его мягкой коже. Ощущая некий дискомфорт, в столь роскошном месте, Кристина поерзала на месте.

– Вам удобно? – откинувшись на спинку сиденья, участливо поинтересовался маркиз.

– Да, очень, – Кристина, сложив руки на коленях, выпрямила спину и застыла в напряженной позе. Глядя на девушку, Генри задался мысленным вопросом – как долго продержится Кристина в таком неудобном положении. Следом за вопросом, маркиза посетило понимание, что ему крайне неприятно видеть её такой – словно она была куклой. Где её недавняя эмоциональность? Где та энергия, которая совсем недавно била в Кристине ключом?

Наконец, Генри начал догадываться, что могло стать причиной этих перемен.

– Кристина, – деликатно начал мужчина, чуть ослабляя шейный воротник, – скажите, в чем дело? Почему вы так напряжены? Быть может, я ненароком сделал что-то предосудительное или оскорбил вас?

Синие глаза вопрошающе посмотрели на девушку. Та, сглотнув, нервно поправила юбку платья и ответила:

– Милорд, вы ничем не обидели меня. К тому же, как вы можете сделать что-то предосудительное? – Кристина вздохнула. – Просто, поймите меня правильно – я впервые еду в экипаже, да еще и с самим маркизом.

Она, оборвав речь, взмахнула пушистыми ресницами и послала робкий взгляд Генри.

– Я просто взволнована и опасаюсь нарушить этикет, – смущенно закончила Кристина.

Маркиз, тая в уголках губ улыбку, смотрел на девушку. «Знала бы ты, милая, как много предосудительного я успел сделать и наверняка еще сделаю в своей жизни, – размышлял он, – но ты, конечно, хочешь думать о людях хорошо».

– Кристина, – Генри одарил девушку теплой улыбкой, словно перед ним был человек, которого он знал всю жизнь. – Могу ли я попросить вас об одном одолжении?

Ощущая на своем лице ласковое тепло, исходящее от глаз-сапфиров, Кристина доверчиво кивнула головой.

– Да, конечно.

– Я хотел бы, чтобы рядом со мной вы чувствовали себя непринужденно. Да, когда мы на людях, ради вашего благополучия придется придерживаться правил этикета. Но когда мы вдвоем – я прошу вас – не утомляйте – ни себя, ни меня этими удушающими правилами.

Заметив, как еще больше напряглась Кристина, Генри добавил:

– Я вижу, вы шокированы. Но посудите сами – ваш брат был моим другом. Я слышал столько хорошего про вас от Джереми, что и вы теперь для меня нечужая. Поэтому, прошу, Кристина – когда мы вдвоем, чувствуйте себя так, словно рядом с вами ваш старый друг. Что скажете?

Кристина, робко улыбнувшись, опустила взор вниз. Затем, продолжая улыбаться, искрящимся взглядом посмотрела на маркиза.

– Насколько старый, милорд? – шутливым тоном поинтересовалась девушка.

Генри не сразу понял, что Кристина поддразнивает его, а когда до мужчины дошло это, он поспешил ответить:

– О, вы даже не представляете, насколько я старый.

Конечно, он кривил душой. 33 года – считалось идеальным возрастом для мужчины. Чего нельзя было сказать о женщинах. В 33 женщина, не вышедшая замуж, считалась никому ненужной старой девой. Общество относилось с почтением и некой завистью к пока неокольцованным мужчинам, и с презрением, брезгливость к женщинам, не связавшим себя узами брака.

– Старость – всего лишь состояние души, – философски заметила Кристина, вызывая своим высказыванием удивление у Генри.

– Расскажите о своих родителях, – с удовольствием наблюдая, как прежняя непосредственность и живость возвращаются к Кристине, попросил маркиз.

– Мои родители – благородные и добрые люди. Было время, как рассказывала мама, они путешествовали, теперь, с гибелью Джереми, конечно, многое изменилось, – голос девушки был пропитан тоской и грустью, – родители стали вести затворнический образ жизни. Но их можно понять – пережить гибель сына, это тяжкая участь.

Генри понимающе кивнул головой. Сам он давно потерял своих близких, и хотя их нельзя было назвать в полном смысле этого слова именно близкими, чувство утраты было знакомо маркизу.