Эльвира Юдина: Рубашка

– Война… Война… – произносила шепотом молодая женщина.

Она побежала к печи – еды нужно приготовить. Чугунки с печи упали ей под ноги. Она нервно стала собирать их. Медленно поднимая глаза, она увидела перед собой босые ноги Тихона. Слезы капали из ее синих глаз. Тихон обнял жену за плечи.

– Война, Ната! – произнес он. – Завтра нужно явиться на сборный пункт к сельсовету. Приготовь еды мне и вещи.

Она смотрела на него и не могла отвести глаз. «Какой он у меня красивый в этой белой самотканой рубашке», – думала Наталья. Яркие красные нитки сочетались с его румянцем.

– Я рубашку эту тебе с собой положу, – неожиданно произнесла Наталья, положив свои тонкие руки ему на плечи. – Она беречь тебя будет, я же ее своими руками вышивала. Руки мои всегда с тобой будут, от пуль тебя спасут руки мои!

– Маркая она, не надеть ее, да и форму выдадут, – буркнул Тихон.

Наталья резко изменилась в лице, огорчилась. Тихон с нежностью посмотрел на жену, тяжело выдохнул. Не устоял перед ее грустными синими глазами.

– Сбереги ее. Я вернусь, носить буду.

По деревенским обычаям молодая жена должна была подарить на свадьбу мужу вышитую ею рубашку. Такое поверье означало, что жена будет мужа почитать, любить и уважать, оберегать от болезней, несчастья и сохранять ему верность, что бы ни случилось в их совместной жизни. Шить рубашку Наталья начала в то время, как о свадьбе договорились с Тихоном, еще с зимы. Работа долгая, кропотливая. Сначала нужно было соткать на домашнем ткацком станке тонкое полотно изо льна. Лен еще лежал у матери Натальи Пелагеи. Ткала Наталья в основном ночью, когда вся семья уже спала после трудового дня. Но никто и не слышал редкие удары ткацкого станка. Сон был крепкий, глубокий у родителей, бабки и младших братьев. Иногда только отец во сне всякую несуразицу извещал. Наталья остановит станок, прислушается, хихикнет – и снова за дело. Так и ткала, пока сон ее не валил с деревянной лавки. За два месяца самотканое полотно было готово. Ниточка к ниточке, с любовью и нежностью. Белый материал передавал всю трепетность ее чувств к Тихону. «Вот ведь придумали предки наши своим женихам рубашки шить, – думала Наталья, – хлопотно, но приятно».

Кроить и шить выбрали тоже в ночное время. Бабка Настасья днем подремала, чтоб ей сил хватило внучке своей помочь. Мерки сняли с отца Натальи Прохора. Раскроили рубашку на огромном старинном сундуке. Рубашка большая получилась. Наталья все приговаривала:

– Большая будет, бабка!

А бабка Настасья знай себе под нос:

– Большая – не маленькая. Войдет, даже когда в лета войдет.

Неделю Наталья под пристальным контролем бабки вручную обшивала да сметывала рубашку Тихону. Орнамент для вышивки вместе с бабкой Настасьей придумали, выбрали только красные нитки. Узор был не броский, кроткий, выдержанный, но очень нежный и приятный глазу. Витиеватый рисунок вышивки располагался по косому вороту, вдоль груди и на манжетах рукавов. Рубашка пахла свежестью и чистотой. Через месяц оберег был уже готов. Бабка Настасья как-то по утру сходила на утреннюю молитву в храм к отцу Алексию и захватила рубашку самотканую с собой в узелочке. После службы она тихо подошла к настоятелю.

– Батюшка! Освети рубашку, внучка для жениха шила!

Батюшка, не мешкая, взял узелок, достал рубашку и стал читать молитвы. Долго читал, наложил на рубашку крестное знамение, окропил святой водой, и Настасье досталось святой водой по лицу. Как глоток свежего воздуха вдохнула она глубоко, словно сил прибавил ей батюшка. Отец Алексий произнес несколько слов после обряда.

– Беречь будет эта рубашка своего хозяина в самые тяжелые испытания. Берегите ее. Положите эту рубашку возле иконы дома до самой свадьбы. Видно, что с огромной любовью кудесничали над ней. Любовь – штука сильная. Хранит и спасает.

Настасья благодарно улыбнулась. Отец Алексий грустно выдохнул и, опустив глаза, произнес:

– Я ведь до сих пор тебя, Настасья, забыть не могу, уж сколько лет прошло! Годков сорок наверное.

– Ой, батюшка, что ж сейчас об этом говорить? Я сейчас об счастье внуков пекусь, пусть у них все будет хорошо в жизни. Говорят, церквушку нашу снести хотят… Не уж-то снесут, Алексий? – перевела разговор Настасья.

– Давно уж новая власть снести хочет. Удивляюсь, что же медлят! В округе не осталось ни одного храма, да и часовни разобрали на дрова. А наше место как намоленное. Каждый день жду, что взрывать начнут, уж и утварь кое-какую прибрал, ан нет, не приходят.