Бернард Корнуэлл: Столетняя война

— Я наложил на него проклятие, — тихо выговорил отец Ральф.

Он был смертельно бледен, но его голос звучал на удивление спокойно.

— Ваше проклятие, милорд, волнует меня не больше, чем пускающая ветры прислужница в таверне.

Арлекин швырнул одному из латников оловянный подсвечник, затем смел облатки из глиняной чаши и запихал их в рот. Он поднял чашу, посмотрел на ее потемневшую поверхность и, не найдя в ней никакой ценности, оставил на алтаре.

— А где вино? — спросил он отца Ральфа. Тот покачал головой.

— Чаша моя преисполнена, — проговорил священник на латыни, но Арлекин только рассмеялся.

Отец Ральф закрыл глаза от боли и простонал:

— О Боже!

Арлекин опустился на корточки рядом с дядей.

— Что, жжет?

— Как огнем, — ответил отец Ральф.

— Вы будете гореть в аду, милорд, — сказал ему Арлекин.

Он увидел, как отец Ральф зажал руками рану, чтобы остановить поток крови. Племянник отвел руки священника, а потом встал и со всей силы пнул его ногой в живот.

Задохнувшись от боли, отец Ральф скорчился на полу.

— Подарок от семьи, — сказал Арлекин и отвернулся — в церковь принесли лестницу.

Деревню наполняли крики женщин и детей. Их беды еще только начинались. Все женщины помоложе были изнасилованы, а самых хорошеньких, включая Джейн из пивной, погрузили на корабли, чтобы отвезти в Нормандию и там сделать шлюхами или женами солдат мессира Гийома. Одна женщина кричала, что ее ребенок остался в горящем доме. Но солдаты ударом заставили ее замолчать, а потом передали в руки моряков, которые уложили ее на гальку и задрали юбку. Она безутешно рыдала, пока горел ее дом. Гусей, свиней, коз, шесть коров и лошадь священника под крики чаек загнали на корабли.

Когда над холмами на востоке показалось солнце, деревня уже принесла больше, чем мессир Гийом смел надеяться.

— Можно углубиться на побережье, — предложил командир генуэзских арбалетчиков.

— Мы выполнили то, зачем пришли, — вмешался одетый в черное Арлекин.

Он положил огромное копье святого Георгия на траву кладбища, что у церкви, и теперь смотрел на древнее оружие, словно пытаясь постичь его могущество.

— Что это? — спросил генуэзский арбалетчик.

— Ничего полезного для тебя.

Мессир Гийом осклабился:

— Ударь им, и оно разлетится на куски, как слоновая кость.

Арлекин пожал плечами. Он нашел, что хотел, и мнение мессира Гийома его не интересовало.

— Пойдем вглубь побережья, — снова предложил капитан генуэзцев.

— Ну, разве что на несколько миль, — согласился мессир Гийом.

Он знал, что в конце концов в Хуктон явятся наводящие ужас английские лучники, но вряд ли они доберутся сюда раньше полудня. А поблизости могла найтись другая деревня, которую стоило ограбить. Рыцарь посмотрел на перепуганную девочку лет одиннадцати, которую солдат тащил к берегу, и спросил:

— Сколько убито?

— Наших? — Генуэзского капитана удивил этот вопрос. — Ни одного.

— Не наших. Их.

— Человек тридцать. Или сорок. Несколько женщин.

— А у нас ни царапины! — с восторгом воскликнул мессир Гийом. — Жаль останавливаться!

Он взглянул на своего нанимателя, но человека в черном как будто не беспокоило, чем они займутся. Генуэзский капитан только хмыкнул. Это удивило мессира Гийома, ведь он полагал, что генуэзцу не терпится продолжить разбой. Но вдруг он увидел, что сдавленное хмыканье капитана вызвано не недостатком энтузиазма, а вонзившейся ему в грудь стрелой с белым оперением. Стрела прошла сквозь кольчугу и стеганый кожаный панцирь, как шило сквозь холст, и убила арбалетчика почти мгновенно.

Мессир Гийом плашмя упал на землю, и через миг еще одна стрела пропела над его головой и воткнулась в дерн. Арлекин схватил копье и побежал к берегу, а мессир Гийом ползком укрылся за церковной дверью.

— Арбалеты! — крикнул он. — Арбалеты!

Кто-то решил дать отпор грабителям.

Томас услышал крики и вместе с остальными бросился к двери посмотреть, что случилось. Но не успели все пятеро выскочить на паперть, как на церковном кладбище появилась группа вооруженных солдат. Их кольчуги и шлемы в утреннем свете отливали темно-серым. Эдвард захлопнул дверь в церковь, положил на скобы брус, чтобы запереть ее, и перекрестился.

— Благой Иисус! — удивленно пробормотал он и вздрогнул, услышав удар топора в дверь. — Дай мне это!

Он выхватил у Томаса меч.

Томас позволил ему взять оружие. Церковная дверь сотрясалась от ударов, два или три топора рубили старое дерево. Деревенские жители всегда считали, что Хуктон слишком мал для разбойных нападений, но на глазах у Томаса дверь разлеталась в щепки, и он понял, что это не иначе как французы. По побережью ходили рассказы о таких налетах, и на богослужениях произносились молитвы, чтобы уберечь народ от них. И вот враг был здесь. В церкви эхом отдавались удары его топоров.