Евгений Федоров - Ермак. Том I

– А у меня и брага есть!

– Ах, какая ты вор-баба! – засмеялся Брязга. – Вертишься, зенки пялишь на казака, а о браге до сих пор ни гу-гу… Тащи скорей!..

Василиса принесла отпотевший жбан хмельной браги, налила ковш и поднесла Ермаку. Казак утер бороду, перекрестился истово и одним духом осушил ковш.

– Добра брага! Ой, и добра с пути-дороги! – похвалил он и отдал ковш хозяйке.

Василиса затуманилась, иного ожидала она. Повела гладкими плечами и сказала Ермаку с укором:

– Ты что ж, мой хороший, аль порядков не знаешь? После браги отплатить хозяйке полагается!

– Чем же это? – полюбопытствовал Ермак.

– Известно чем! – жарко взглянула она ему в глаза.

Ермак переглянулся со станичниками и сказал женке:

– Я казак, родимая! Не миловаться и целоваться мчал сюда. Но уж так и быть, больно душевна ты и пригожа! – Он поднялся из-за стола, утер усы, обнял и поцеловал хозяйку. Василиса зарделась вся и с такой лаской глянула ему в глаза.

– Неужели с Волги уйдешь? Где же казаку погулять, если не на таком раздолье!

Ермак отстранил ее:

– Нет, родимая, не по такому делу нынче торопимся мы. Несем мы важную весть для русской земли. Укажи нам тропку, чтобы невидно-неслышно проскочить в Астрахань, да и сама уходи отсюда! Великая гроза идет…

Баба охнула, и на глазах ее блеснули слезы. Потом, справясь с собой, сказала:

– Ладно, казачки, выведу я вас на тайную тропку. Только Стожары в небе загорятся, и в дорожку, родные!

Богдашка сверкнул серьгой в ухе, перехватил ковш, и пошел он гулять среди казаков. Выпила и Василиса. Захмелела она от одного ковша и петь захотела.

– Хочешь, желанный, послушать нашу песню, – предложила она Ермаку. – Холопы мы, сбежали от лютого боярина, и песенка наша – э-вон какая!

Не ожидая ответа, раскрасневшаяся женка приятно запела:

– Ай да баба! Царь-баба! – закричали повеселевшие казаки.

– Не мешай, братцы! – попросил Ермак. – Видишь, жизнь свою выпевает, а от этого и на душе полегчает…

Женка благодарно взглянула на казака и еще выше понесла свою песню:

Хорошо пела женщина! И откуда только у нее взялись удаль и печаль в песне? И жаловалась, и кручинилась, и радовалась она. Закончила и засмеялась:

– И как после этого моим братцам на Волге не гулять. Эх вы, мои родные, оставайтесь тут…

– Нет! – решительно отказался Ермак. – Не до гульбы нам теперь, матка. Собирайся, братцы! – обратился он к станичникам. – Пора в путь. Ну, хозяюшка, показывай дорожку!

Василиса вывела казаков на тайную тропку и медленно, нараспев, стала объяснять:

– Держитесь овражинок, там и дубнячок и орешинка, чуть что, укроется от вражьего глаза. Все идите и идите, не теряя Волгу, а там доберетесь и до перевоза. Оттуда рукой подать до Астрахани. Дед Влас на завозне [21] Завозня – паром. вас доставит.

Казаки распрощались с женкой. Долго она стояла на заросшей тропинке и смотрела, как покачивались ветки тальника.

– Эх! – мечтательно вздохнула Василиса. – Было бы мне годков на пять поменьше, пошла бы за ним! Сладок, кучерявая борода! – Она повернулась и нехотя побрела к скрытому куреню.

Между тем казаки забились с конями в самую глушь и отлеживались там до вечера. Время тянулось медленно. Чайки с криком носились над поймой; одолевали комары, но, несмотря на жуткий зуд от укусов, казаки, внимая голосам птиц, тихому шелесту тальника и еле уловимым шорохам, которые производили осторожные звери, покойно мыслили о своем. «Эх, бабы, русские бабы, везде вы одинаковы, стосковались по доброму слову да по ласке!» – думал о приветливой женщине Ермак.

Когда солнце склонилось к западу, станичники раздули костер, сварили уху и уселись в кружок. Безмятежный дымок костра, тихий вечер, аромат от ухи – все склоняло к мирной и долгой беседе, но приходилось торопиться. Надвигался вечер. Затих в дремоте тальник, неподвижен стал камыш, его острые листья не шуршат, не качаются пепельные пушистые метелки, умолкли птицы. На востоке уже показался хрупкий серпик месяца, и одна за другой стали вспыхивать бледные звезды. С реки потянуло сизым туманом. Свистя пролетели на заволжские озера утки. На высоком осокоре заухал филин.