Владимир Голяховский - Семья Берг

Отряд Павла Берга влился в конницу легендарного командира Семена Буденного и двинулся на юг, в сторону Южного фронта. Бывший унтер-офицер царской армии, герой, кавалер Георгиевского креста всех четырех степеней, Семен Буденный сформировал конный отряд в феврале 1918 года. Потом отряд перерос в полк, потом в бригаду, и затем — в кавалерийский корпус. В ноябре 1919 года корпус был преобразован в Первую конную армию.

Павел, могучий верзила ростом почти в два метра, раньше никогда не держал в руках ни шашку, ни винтовку и даже не умел крепко сидеть в седле. Опытным русским бойцам-кавалеристам он казался странным: парень вроде бы хваткий, боевой, но не из их среды.

— Ты парень громадный и сильный. Но кто ты такой?

— Был рабочим, на волжских пристанях грузчиком работал.

— Ну а до этого?

Пришлось Павлу признаться:

— Я еврей, до армии жил в Рыбинске.

Многим бойцам раньше никогда не приходилось видеть евреев, да еще таких громадных, да еще из рабочих. Предполагалось, что евреи — народ мелкий, торгаши и ничего более. Еще удивляло их, что в перемете седла у него всегда были книги, которые он читал на привалах. Некоторые, перемигиваясь, говорили:

— Это что же, ты еврейские книги читаешь, что ли? Библию свою?

— Нет, не Библию. Это русские книги.

— Почитал бы ребятам, может, что интересное узнали бы.

Павел выбирал для них военную тематику и старался читать медленно и с выражением, чтобы было понятно:

Бойцы слушали внимательно, с интересом:

— Ишь, как складно сказано — «счастье боевое». Это кто ж написал такое — из ваших евреев кто?

— Нет, это написал русский дворянин Александр Сергеевич Пушкин.

— Ага, Пушкин. При пушках, значит, был.

— Нет, он гражданский, жил сто лет назад.

— Ишь ты, гражданский, говоришь, а про войну складно писал.

Зачастую, уединившись, Павел любил читать стихи молодых советских поэтов. Его тянуло к еврейской тематике и к молодым еврейским авторам. В начале 1920-х годов в новой литературе вдруг появилась и быстро стала заметной плеяда молодых поэтов и писателей, евреев по национальности. Они писали по-русски, исключительно на темы революции и о судьбах евреев в новой России. Малыми тиражами на плохой серой бумаге издавалось множество тонких книжонок, которые ходили по рукам: люди зачитывались рассказами Бабеля, Ильфа, Кольцова и стихами Пастернака, Сельвинского, Антокольского, Светлова, Уткина, Багрицкого. Когда часть Павла брала с боем какой-нибудь новый город или останавливалась на постой, он всегда стремился найти новые книжки.

Поэт Михаил Светлов в книге «Корни», рассказывающей о раввине, очень похожем на деда Павла, тонко и точно описывал еврейскую меланхолию. Светлов жестко критиковал иудаизм и даже написал, что сжег бы синагогу, если бы это могло понадобиться для революции. Такой подход огорошил Павла — он сам давно отказался от религии, но к чему такая жестокость?..

Поэт Иосиф Уткин с мягким юмором описывал жизнь еврейского мальчика Мотеле, напомнившего Павлу собственное детство.

В еще не дописанной поэме Эдуарда Багрицкого «Дума про Опанаса» главным героем был красный комиссар-еврей по имени Иосиф Коган — образ, очень похожий на некоторых комиссаров Первой конной армии.

Книги формировали вкус и мировоззрение Павла. Однажды ему попалась на глаза книга со странным названием «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников». На обложке стояло еврейское имя автора — Илья Эренбург, а перед текстом было хвалебное предисловие Николая Бухарина, одного из главных вождей большевиков. Это привлекло внимание Павла. Он читал и вчитывался: перед ним развертывалась жизнь Европы и открывался новый стиль мышления и изложения. Он с трудом воспринимал этот стиль — смесь французского скептицизма с еврейской иронией, разбавленную русским нигилизмом. Павлу раньше не приходилось читать ничего подобного.

В книге рассказывалось, как мексиканец Хулио Хуренито, считавший себя учителем жизни, вроде Христа, собрал вокруг себя учеников разных национальностей и отправился путешествовать с ними по Европе, Африке и России. Он собирался подорвать старые представления о религии и политике. Павла, человека военного, особенно поразила фраза: «Не люди приспособились к войне, а война приспособилась к людям. Она кончится, только когда разрушит то, во имя чего началась: культуру и государство».